Голубой бриллиант (Сборник)

теперь был уверен, что его состояние взволнованной радости

передается и ей.

- По-семейному, в составе трех женщин: мы с мамой, да

наша Настенька. Распили бутылку шампанского и в начале

первого легли спать. У вас, наверно, было веселей? - В

вопросе ее ему послышался какой-то подтекст.

"Хочет знать, с кем встречал. Или просто спросила для

приличия?" - подумал Иванов и решил уклониться от излишних

деталей.

- В семье своего фронтового друга встретил. Пили тоже

шампанское, пели песни, которых нынешнее поколение не

знает и не поет, ругали перестройку и ее творцов и тоже в

первом часу разошлись по домам. Какое уж тут веселье, когда

ничего хорошего новый год не сулит.

- Да, окаянное время, - грустно согласилась Маша. -

Почти по Бунину - "Окаянные дни". Читали?

- Совсем недавно купил. Вы правы - почти по Бунину.

Когда-нибудь кто-то напишет вот так же о проклятой

перестройке, - сказал он и подумал: "А может, она за

демократов, как Тамара Афанасьевна? Непохоже, коль

бунинские "Окаянные дни" вспомнила".

- Мне мама рассказывала, что у вас много интересных

работ. Она в восторге.

Алексей Петрович понял намек и решил не упускать

момент:

- Не доверяйте рассказам других. Лучше лично

удостовериться. Заходите в любое удобное для вас время. Я

почти всегда дома. Иногда выхожу за хлебом.

- Спасибо за приглашение, я им обязательно

воспользуюсь, - охотно и с готовностью ответила Маша.

- И не откладывайте в долгий ящик. А то у меня глина

сохнет, - говорил он уже весело и непринужденно.

- Глина? Что за глина?

- Из которой я буду лепить ваш портрет.

- Мой портрет? Это даже любопытно. Только стоит ли

тратить глину на личность, которая не представляет

общественный интерес. - В веселом голосе ее он уловил

кокетливые нотки и желание продолжать телефонный диалог.

- На личность - всегда стоит и даже необходимо. А вы -

личность.

- Личность разве что для глины. "Какой чарующий голос",

- подумал он и попытался представить ее улыбку и умные

глаза.

97

- Глина - это начало всех начал. А конец - мрамор.

- И как вы назовете мой портрет? Мамин вы назвали

"Первая любовь", а мой?

- Название найдем. Это не проблема.

- "Последняя любовь"? - услышал он смеющийся

озорной голос и внутренне вздрогнул, потому что мысленно

подумал то же самое еще до того, как она, конечно же шутя,

произнесла эти два бросавшие его в дрожь слова. Так они к

обоюдному удовлетворению непринужденно проболтали минут

двадцать, наконец Маша с решительной готовностью сказала:

- Итак, до встречи?

- Обещайте, что она состоится в самое ближайшее

время? Не забывайте, что глина быстро сохнет.

- Обещаю и не забываю.

- Так, может, завтра? - с мальчишеским энтузиазмом

предложил он.

- Какой вы скорый?

- Но ведь глина... - весело и шутливо выпалил он.

Поговорив с Машей, Алексей Петрович в состоянии

неожиданного душевного взлета, словно окрыленный вошел в

свой "цех" и остановился перед "Девичьими грезами". Он уже

представлял себе, как будет выглядеть Маша в этой

композиции, ее осененное мечтой одухотворенное лицо,

полное внутреннего огня и страсти, тонкие трепетные кисти ее

рук. Маша - это чудо женского совершенства, обаяния и

красоты. Он не понимал, не хотел признаться, что совсем не

знает ее, что видел всего один раз и то мельком, как иногда

встретишь на эскалаторе метро движущееся навстречу

очаровательное лицо юной феи. И потом эта странная, пусть

даже шутливая фраза - "Последняя любовь". Как понимать ее?

А ее голос, этот звенящий неторопливый колокольчик, ее

непринужденная, свободная речь как плавное журчание

серебряного ручья - все это пьянило его воображение, и он уже

предвкушал удовольствие, с которым будет лепить ее образ.

Нет, не образ, а лик.

"Что это со мной, почему я так возбужден?" - спрашивал

самого себя и боялся ответа, запрятанного глубоко в недрах

молодой, еще не растраченной души. Потом включал

магнитофон, садился в кресло и, сцепив руки на затылке,

слушал с упоением любимого им Бориса Штоколова:

"Гори, гори, моя звезда,

Звезда любви приветная,

Ты для меня одна заветная,

98

Другой не будет никогда..."

Он вспомнил недавний сон, встречу со знакомой

незнакомкой. Это было после того, как его мастерскую

посетила Лариса Матвеевна. Незнакомка была похожа на

Машу. И вот теперь ее звонок и такой приятный разговор. Его

охватило необузданное веселье, чувство радостного ожидания,

когда фактор возраста начисто исчезает, отсутствует, а сердце

и разум вступают в конфликт. Разум хотел видеть в Маше

только модель, натурщицу для незаконченной композиции

"Девичьи грезы", сердце жаждало большего: встречи с