Голубой бриллиант (Сборник)

тогда же представил себе, как он воплотит это неземное

очарование в неотразимой по красоте и возвышенности

композиции. Эту композицию он вынашивал в течение двух

брачных недель, проведенных вместе с Машей. Да, он

подчинился ее просьбе не работать целый месяц, дать себе

204

отдых: две недели не прикасался ни к пластилину, ни к глине,

не держал в руках молоток. Но мысль его работала постоянно,

даже тогда, когда сидели с Машей в концертном зале "Россия"

и наслаждались изяществом и гармонией музыки и танца

славного коллектива "Гжель", очаровательной статью и

красотой танцовщиц. (В антракте Маша тогда сказала Иванову:

"А девчонки - одна краше другой. Благодатная натура хоть для

живописца, хоть для скульптора. Ты не находишь?" - "Я уже

нашел, - ответил он, нежно сжимая ее руку. - От добра добра

не ищут: и ни одна из этих красавиц не сравнится с тобой".)

Фантазия Алексея Петровича рисовала несколько

вариантов новой композиции, пока не набрела на ту, что была

изображена углем на листе картона. В композиции две фигуры:

обнаженная молодая женщина и лебедь - символ верности и

чистоты. В женщине Маша узнала себя. Композиция произвела

на нее сильное впечатление.

- Милый Алеша, мне незачем тебе льстить, - заговорила

она, не отрывая глаз от рисунка. - Здесь ты превзошел самого

себя. Я представляю это чудо в материале.

- В каком именно?

- В любом - в мраморе, бронзе, фарфоре.

- А в дереве? - Маша не ответила, и Алексей Петрович

продолжал: - Этот сюжет требует такой нежной теплоты,

которую может дать лучше всего дерево. В дереве работали

многие известные скульпторы - Коненков, Мухина. Был такой

художник Эрзя. Настоящая его фамилия Нефедов. Он, как и

Коненков, жил за границей, в эмиграции. После войны

вернулся на Родину со своими работами, выполненными в

дереве. Обнаженные женские фигуры - какое очарование!

Студентом я попал на его выставку в Москве и был изумлен

колдовством большого мастера. Потом я раз пять побывал на

его выставке, и, возможно, он повлиял на мой творческий

выбор.

- Может, ты прав, тебе видней, дорогой. Но мне кажется,

в любом материале шедевр остается шедевром. - Она

прижалась к Алексею Петровичу, посмотрела ему в лицо

счастливыми глазами, спросила: - Как назовешь?

- Не думал. Название дашь ты. Тебе посвящается.

- Лебедушка, - быстро, не раздумывая, предложила

Маша. - Слишком приземленно, буднично. Ведь ты - царица.

Тогда уж - "Лебедица".

205

- Ты мой лебедь. - Маша обняла его и нежно

поцеловала, а он с неожиданной грустинкой, будто походя

обронил:

- Лебединая песня.

Маша не сразу уловила смысл этой фразы, восторженно

подхватила:

- Прекрасное название - "Лебединая песня".

А он подумал: начать да закончить эту вещь у него еще

хватит пороха. А на большее - как будет угодно Всевышнему.

Пожалуй, Маша права, заметив: "Превзошел самого себя". Так

что и впрямь лебединая песня.

После, конечно, будут еще работы. Но подняться выше

этой будет нелегко. Даже почитаемый им Вучетич не смог

подняться выше своей лебединой песни - берлинского воина-

освободителя, хотя после создал еще Несколько хороших

монументов, в том числе Сталинградский мемориал. Сказал,

глядя на нее:

- Ты, родная, навеяла мне этот сюжет, ты мой соавтор, и

мы споем с тобой эту лебединую песню, дуэтом споем.

Маша знала, что это не лесть, что он искренен, и она

гордилась им. В глубине души она считала себя сопричастной

ко всему будущему творчеству Алексея Петровича, теперь ее

жизнь наполнится новым содержанием обретет больший

смысл, и это ее радовало. Ей было приятно сообщить Иванову

сегодняшний разговор с художником. Маше было поручено

связаться с именитым живописцем - академиком, побывать у

него в мастерской и взять интервью. "Народный" и

многократный лауреат согласился встретиться с

корреспондентом без особого энтузиазма, скорее из

любопытства. На традиционный вопрос о творчестве

живописец отвечал раздраженно: "Какое может быть

творчество во время чумы?! Когда государство разрушили до

основания, а культуру окунули в дерьмо. Кому нужно наше

творчество? И что я, художник, могу творить? И для кого,

скажите мне?" - "Для людей, разумеется, для народа",

-ответила Маша. "А где вы видели людей? Которые они? Те,

что горло драли за Горбачева и Ельцина, за демократов? Это

не люди, это дерьмо, у них нет ни чести, ни достоинства. Скот,

который только и думает, чем бы брюхо набить. А вы - "для

народа". Да нет же народа. Есть выродки, торгаши". Интервью

он не дал, сказал, что вся нынешняя печать проституирована.

Машу подмывало сказать, что есть художники, которые и в это

кошмарное время создают прекрасные произведения, но

206

воздержалась, опасаясь, что в ответ прозвучит резкое: "Кто?!

Назовите?" Назвать имя мужа она не могла. Вместо этого она