Голубой Марс

И вернувшись на станцию, она села на поезд в Эхо и почувствовала, как он мчится вниз по конусу Павлина, по искусственному ландшафту восточной Фарсиды, в Каир, куда прибыл со швейцарской точностью, чтобы она пересела на другой, который направлялся на север, в Эхо-Оверлук. Поезд прибыл около полуночи, она заселилась в кооперативный хостел и вышла в Адлер, чувствуя, как заканчивается действие пандорфа вместе с ее ощущением счастья. Зато вся ее компания оказалась на месте, словно и не было той разлуки. Они с радостью ее встретили, обнимали, по одному и все сразу, целовали, наливали и расспрашивали о поездке, рассказывали о состоянии ветра в последнее время и всячески ее лелеяли, пока за час до рассвета не оделись и не высыпали на планку. Оттолкнувшись от нее к темному небу, поймали опьяняющий восходящий поток ветра, немедленно получив естественное ощущение, сравнимое с дыханием или сексом, и видя черный массив откоса Эхо, выпирающий на востоке, как край материка, и темное дно каньона, лежащее далеко внизу. Пейзаж ее души, с сумрачными долинами и высокими плато, с головокружительной скалой между ними, и над всем этим – яркое пурпурное небо. Лавандовое на востоке, индиго на западе, оно вспыхивало и насыщалось цветом с каждой секундой. Звезды внезапно гасли, высокие облака на западе окрашивались розовым. Выполнив несколько снижений, она оказалась много ниже уровня Оверлука и смогла сблизиться с утесом, а потом поймать сильный восходящий поток с запада и влиться в него, пролетев буквально в дюймах над Андерлуком, нижним входом, а затем подняться по узкой спирали. Она была неподвижна, но ее рьяно возносил ветер, пока она, наконец, не вышла из тени утеса в резкую желтизну нового дня, в потрясающе приятном сочетании кинетических и зрительных ощущений, чувств и реальности. И взмыв в облака, она подумала: «Черт с тобой, Энн Клейборн! Вы вместе с тебе подобными можете вечно следовать своему моральному долгу, своей иссейской этике, ценностям, задачам, ограничениям, принципам, большим жизненным целям. Вы можете всю жизнь сыпать этими словами, полными лицемерия и страха, но никогда не испытаете ощущения, такого, как это, когда разум, тело и реальность образуют идеальную гармонию. Вы можете до посинения выкрикивать свои кальвинистские проповеди о том, как людям распоряжаться своими короткими жизнями, как будто кто-то способен знать это наверняка, как будто вы не стали в старости кучкой бездушных мерзавцев. Но до тех пор, пока вы не подниметесь сюда, не полетаете, не прыгнете, не испытаете этих ощущений, не почувствуете этой грации тела – вы просто не будете ничего знать, не будете иметь права говорить, вы, рабы собственных идей и порядков, и не сможете увидеть, что нет высшей цели, чем этот подлинный смысл существования, смысл самого космоса – свобода полета».

Северной весной пассаты вступали в противоборство с западными ветрами и восходящими потоками Эхо. Джеки находилась в Гранд-канале, отвлекшись от своих межпланетных маневров на скучные местные политические процессы. Казалось даже, что ее тяготила необходимость участвовать в них, и она явно не желала, чтобы ее дочь была сейчас рядом. Поэтому Зо на какое-то время вернулась к горным работам в Морё, а затем присоединилась к группе друзей-летателей на побережье Северного моря, к югу от Перешейка Буна, возле Блохс-Хоффнунга, где морские утесы на целый километр выступали над бьющимися о них волнами прибоя. Предвечерний бриз дул с моря и, обрушиваясь на эти утесы, поднимал в воздух стайки летателей, которые проносились сквозь морские скалы, торчащие из пены, непрерывно вздымающейся и опадающей, чисто-белой в темно-красном море.

Этой летной группой руководила девушка, которую Зо никогда не встречала прежде. Ее звали Мелка, и ей было всего девять М-лет. И она летала лучше всех, кого знала Зо. Когда Мелка вела свою группу в воздухе, то создавалось впечатление, будто среди них оказался ангел. Она то устремлялась стрелой, словно хищная птица в окружении голубей, то вела их точными маневрами, благодаря которым полеты стаей превращались в настоящее удовольствие.

Зо каждый день работала с местным партнером своего кооператива, а по вечерам, после работы, – летала. И ее душа постоянно возносилась ввысь, постоянно находя в чем-то радости. Однажды она даже позвонила Энн Клейборн, чтобы попытаться рассказать ей о полетах, о том, что действительно имело значение, но старуха уже еле вспомнила, кем была Зо, и не проявила к ней интереса, даже когда Зо постаралась объяснить, где и как они встречались.

В тот день она летала, страдая душевной болью. Разумеется, прошлое было все равно что письмо, не дошедшее до адресата, но люди при этом могли превращаться в настоящих призраков…