Голубой цветок

— Нет, правда, матушка, я не возьму вашего браслета, он мне не нужен, спрячьте-ка его, о себе подумайте, или уж для Сидонии приберегите.

Заботливость порою ранит сильнее небреженья. У фрайфрау, правда, было мало случаев в этом убедиться.

Вернувшись к себе, на верхотуру, по-прежнему на верхотуру, она раздумалась о том, что, будь Фриц всегда у ней под боком, пусть даже с молодой женой, не надо ей другого земного счастья. Но тотчас она стала молиться о прощении: совсем забыла, пусть на минутку, о благополучии Бернарда.

Зато сам Бернард о нем думал неустанно.

— Что с нами будет, Сидония? — он жалостно взывал. — И за кого ты сама-то выйдешь? С таким характером. Нос воротила от молодого медика, который к нам пожаловал в день стирки, а он от тебя глаз не мог отвесть. Как бы тебе вековухой не остаться. Карл с Антоном пристроены, я знаю, Асмус якобы выдержал первый экзамен на лесничего…

— Я его в самом деле выдержал, — сказал Асмус. — Директор меня поздравил, и отец, и Фриц. Он и «Робинзона Крузо» мне прислал.

— Ой, дай почитать.

— Книга английская. Ты не читаешь по-английски.

— Верно, — и Бернард глубоко вздохнул. — Слова как темный лес, я не могу продраться.

— Так или иначе, — сказал Антон, — не следует давать на подержание ни женщину, ни книгу. Не считается зазорным их не возвращать.

— Антон, ты Карлу подражаешь, — осадила его Сидония. — И тебе это вовсе не к лицу.

— Просто я чувствую, что близок час, когда решат и мою судьбу, — гнул свое Бернард, стоя среди них, как мальчик Христос среди учителей[56] с олеографии на стене спальни.

— Ты же знаешь, что будешь пажом, — сказал Антон. — Дворы Саксонии и Тюрингии еще не подозревают о том, что им уготовано.

— Я к вам ко всем взываю, — кричал Бернард, — ну какой из меня паж, кто, будучи в здравом уме, может это себе представить? Ничего такого, что должен делать паж, делать я не стану!

Слезы текли у него по щекам, и, однако, Харденберги сейчас чувствовали себя совсем недурно. Фриц, поговорив с матерью, даже не остался ночевать. Фрайхерр на несколько дней отбыл, взяв с собою преданного слугу, верного Готфрида. По всему дому что-то слегка, но все-таки заметно изменилось, сместилось — так в музыке меняется не тема, но тональность: чуть меньше сосредоточенность души, чуть больше вниманья к телу. Была уже половина девятого, а они не расходились после завтрака. Фрайфрау к столу не вышла. Эразм с Антоном развалились в креслах. Окна были открыты, ветер нес густой запах вишен и даже амарели, хотя, выращиваемая только ради кирша[57], она до осени не поспевает, а издалёка, из-за Вайсенфельса — дух первого покоса. Все они, в том числе и Бернард, знали, что им совсем недурно вчетвером, правда, ума хватало не признаваться в этом и самим себе.

Фрайхерр отправился к братьям в Нойдитендорф, просить у Предигера совета. Заговорил о своих семейственных владеньях — хоть это бренность, суета, — о разоренном Обервидерштедте, о четырех загубленных именьях, отданных в чужие руки, о Шлёбене, любимом Шлёбене под Йеной, где тополя, где мельничный ручей, где он мечтал когда-нибудь, после отставки, коротать свой век и призирать иных из престарелых братьев.

— Меж тем мой старший сын и знать не хочет о моих желаньях. Ежели бы Обервидерштедт и Шлёбен пришлось отписать ему, не знаю даже, что бы он стал с ними делать. А куда бы как приличней было: пригляди себе жену из хорошего рода, найди девицу со средствами. И не говорите вы мне, что, мол, я вечно думаю о деньгах, напротив, по мне, так хорошо бы иметь возможность вовсе о них не думать. Но после недавних событий во Франции мир переворотился вверх тормашками, нужды отцов для сыновей теперь лишь звук пустой.

Предигер кивал, потом сказал, что даст совет, ежели Харденберг возьмет на себя труд ему последовать. Фрайхерр обещался. Назавтра он во весь опор скакал с Готфридом обратно в Вайсенфельс. Ни на один постоялый двор они не завернули, они не обменялись почти ни словом. Молчание их больше говорило.

Leipziger Zeitung. Июля 14 дня 1796 года
Христиана Вильгельмина Софи фон Кюн
Георг Филипп Фридрих фон Харденберг
             обручены
   Грюнинген Вайсенфельс

43. Вечер по случаю помолвки

Слуги высыпали за ворота дома на Клостергассе. Фортепьяно привезли, фортепьяно, фрайхерр выписал, из Лейпцига.

Передвигать рояль умеет всякий, а уж подавать советы о том, как следует его передвигать, и подавно. Да не сюда, балда! Чуть поправей бери! А ножки-то, ножки свинтить, оно б сподручней было!