Голубой велосипед

Лоран посмотрел на нее, словно стремясь запечатлеть в памяти каждую черточку ее лица. Под этим пристальным взглядом Леа расцвела.

– Ты очень красива… и очень сильна.

Брови Леа вопросительно поднялись.

– Да, ты сильная, – продолжал он. – Не мучаясь вопросами, ты подчиняешься собственным порывам. Ты, как зверек, лишена всякого нравственного чувства и не заботишься о последствиях ни для себя, ни для других.

К чему он клонит? Чем предаваться философствованию, лучше бы признался ей в любви.

– Но я, Леа, не такой, как ты. Мне хотелось тебя увидеть, чтобы сказать о трех вещах и попросить об одной услуге.

Им подали устриц, затем вино. Любовь отнюдь не лишала Леа аппетита, и она жадно набросилась на устриц. Забыв о еде, Лоран замолчал и растроганно наблюдал за ней.

– Ты был прав. Они очень вкусны. А ты не ешь?

– Я не голоден. Хочешь еще?

– А можно? – с жадностью, вызвавшей улыбку на хмуром лице Лорана, спросила Леа.

– Что же ты хотел мне сообщить?

– Сегодня вечером я уезжаю.

– Сегодня вечером!…

– В полночь. Мне надлежит вернуться в полк, он в Арденнах.

Леа отодвинула блюдо с устрицами. В ее глазах вспыхнуло волнение.

– Ожидается немецкое наступление.

– Войска его остановят.

– Как бы мне хотелось обладать твоей уверенностью!

– Ты говоришь, как Франсуа Тавернье.

– Вероятно, Тавернье лучше, чем кто бы то ни было, информирован о ситуации. К сожалению, штаб генерала Гамелена к нему не прислушивается.

– Меня это не удивляет. Разве можно ему доверять? Что еще хотел ты мне сказать?

Не глядя на нее, Лоран бросил:

– Камилла ждет ребенка.

От этого удара Леа закрыла глаза. Она ухватилась за край стола. В отчаянии от вызванной им боли, Лоран, встревоженный ее бледностью, положил на ее ледяную ладонь судорожно сжатую руку.

– Леа, посмотри на меня.

Никогда ему не забыть этого взгляда раненого зверя. Ее немое страдание было свыше того, что он мог перенести. А одинокая слеза, сбегающая по нежной щеке, исчезнувшая было в уголке рта, но снова возникшая и стекающая вниз по подбородку к шее, оставляющая влажный след!

– Любовь моя, не плачь. Мне хотелось тебе сказать, что и я тебя люблю.

Что он произнес? Что любит ее? Но это значит, что ничего еще не потеряно! Зачем же она плачет? Камилла ждет ребенка. Ну и великолепно. На долгие месяцы это сделает ее страшной, в то время как она… Сейчас не время портить себе лицо слезами. Он любит ее, он только что сам в этом признался. Жизнь чудесна!

Без всякого перехода она вдруг рассмеялась, вытирая глаза салфеткой.

– Если ты меня любишь, остальное неважно. Мне совершенно все равно, ждет Камилла ребенка или нет. Я хочу тебя одного.

С усталой улыбкой посмотрел он на нее, затрудняясь дать ей понять, что, по его убеждению, у их любви нет будущего. А теперь он еще и был сердит на себя за то, что считал предательством по отношению к своей жене.

– Повтори, что ты меня любишь.

– Люблю я тебя или нет, это ничего не меняет в наших отношениях. Камилла – моя жена.

– Меня это не интересует. Единственное, что я знаю: ты меня любишь, а я люблю тебя. Ты женат, ну и что? Неужели это нам помешает заняться любовью?

Какой она была желанной, произнося слова, смысла которых, наверное, не понимала. Но следующая фраза Леа доказала ему, что невинен-то был он.

– Мы могли бы пойти в гостиницу. Их множество на Монпарнасе.

Не веря своим ушам, он покраснел, и прошло какое-то время, прежде чем он смог ответить.

– Об этом не может быть и речи.

Глаза Леа округлились.

– Но почему? Ведь я же сама тебе предлагаю?

– Хочу забыть то, что слышал.

– Сам не знаешь, чего же ты хочешь. Желаешь меня и не осмеливаешься себе в этом признаться. Ты жалок.

Подавленный Лоран с грустью на нее посмотрел.

Перед ними остывала рыба, к которой никто из них не притронулся.

– Мадемуазель, вам не понравилось? Не хотите ли что-то другое?

– Нет, все было очень хорошо. Дайте мне счет.

– Хорошо, месье.

– Налей мне выпить.

Сдерживая напряжение, переполненная глубоким отчаянием, Леа не спеша выпила.

– О чем ты хотел меня попросить?

– К чему говорить об этом? Ты все равно не согласишься.

– Позволь мне судить самой. Так о чем речь?

Лоран со вздохом ответил:

– Я бы хотел, чтобы ты приглядела за Камиллой. Доктор опасается тяжелого течения беременности и настаивает на том, чтобы она до родов соблюдала постельный режим.

– Как это мило вспомнить обо мне! – с иронией произнесла Леа. – Неужели нет никого, кто мог бы о ней позаботиться?

– Нет. У нее был брат, но теперь остались только отец да я.

– Почему бы не отправить ее в Белые Скалы?

– Врач боится дорожных осложнений.

– А ты сам не боишься оставлять твою драгоценную беременную женушку на руках ее соперницы, уж не говоря о немцах, которые, если верить тебе и твоему дружку Тавернье, очень скоро будут в Париже?

Лоран закрыл лицо руками. Этот жест отчаяния взволновал Леа, но она не смогла сдержать улыбки, видя, как держит себя ее возлюбленный.

– Ну, хорошо. Я позабочусь о твоей семье.

Лоран недоверчиво поднял на нее глаза, в которых стояли слезы.

– Так ты согласна?

– Я же говорю тебе. Но не думай так дешево от меня отделаться. Я тебя люблю и сделаю все, чтобы ты забыл Камиллу.

10