Ивата выключил радио.
Он вынес коробки со склада Мацумото и методично погрузил их в машину. После того как покончил с погрузкой, он, как и в прошлый свой приезд, подошел к окошку в стене и заказал порцию овощей и креветки в тесте.
— Ты вернулся, — усмехнулся Ивате старый повар. — Человек, который выполняет свои обещания.
Ивата жевал и наблюдал за потоком жизни, несущимся вдоль трассы. И трудно было представить, что всего несколько дней назад Япония пережила огромную трагедию. В конце улицы в своем застенчивом цветении выстроились в ряд нежные сакуры.
Незадолго перед обедом Ивата оплатил просроченные счета Института Накамуры, а также пребывание Клео в клинике до Нового года. Затем он поинтересовался, возможно ли сделать пожертвование. Немного смутившись, медсестра согласилась. Когда же он подвел ее к куче коробок, стоявших возле его автомобиля, она в недоумении сказала:
— Не уверена, что я вас понимаю.
— Моей жене принадлежал музыкальный магазин в Калифорнии. Я хочу подарить все записи институту. Мне было бы приятно знать, что она сможет хотя бы время от времени слушать свою музыку.
Медсестра неуверенно улыбнулась:
— Разумеется.
Ивата заполнил форму, затем взял напрокат одно из новых инвалидных кресел. Он нашел Клео в саду, на ее привычном месте, и осторожно пересадил в кресло, стараясь не причинить боли ее ослабленным мышцам. Посадить ее в машину было непростой задачей, но и с ней Ивата справился. Для этого он отодвинул назад пассажирское сиденье и подложил под голову Клео сложенную пополам подушку.
Дорога в Тёси показалась длинной, поскольку ехали они медленно, с частыми остановками — из-за того, что Клео постоянно тошнило. Они прибыли незадолго до заката. Проезжая по городу, Ивата отметил, что здесь мало что изменилось со времени, когда они тут жили, несмотря на то что город сильно пострадал от землетрясения. Все тот же милый городок, жители которого занимались выращиванием сои и рыбной ловлей. Когда они поравнялись с рекой Тоне, он вспомнил, что только здесь, в Тёси, его приняли на работу, заинтересовавшись его исследованиями о работе полиции зарубежных стран. Клео приехала к нему несколько месяцев спустя. Поначалу она много шутила об «этой дыре», воспринимая городок как короткую остановку на пути к их новой жизни. Но однажды, на берегу океана, она завороженно глядела на маяк и улыбалась.
Теперь Клео лежала с закрытыми глазами. Свет был слишком ярким, и она почти задремала, устав от долгой поездки. Ивату поразило, как легко он мог представить себе ее улыбку, но совершенно не мог вспомнить, как звучит ее голос. Он мог назвать его тембр, его тональность. Он постоянно менялся, становясь то игривым, то страстным. Но он уже долго не слышал от нее ни единого слова, и со временем он совсем его забудет. Этого не избежать.
Впереди показался маяк Инубосаки, пронзавший оранжевую бахрому заката.
Ивата остановил автомобиль в его тени и повернулся к Клео. Ее разбудило отсутствие движения. Он отстегнул ремни от кресла. Когда он стал разворачивать ее лицом к маяку, она сопротивлялась и громко стонала. Ивата не обратил на это внимания и отнес ее к ближайшей скамейке. На них дохнуло океаном.
Вокруг разливался тот идеальный, почти золотой свет, который бывает только ранним утром или перед наступлением сумерек. Тени были бесконечно длинными. Казалось, эта красота уникальна и больше уже никогда не повторится.
Ивата поцеловал Клео в щеку, и она моргнула. Раньше у нее был свой собственный запах. А теперь она пахла лишь влажными салфетками с ароматом лимона. Он поднес свое лицо к ее лицу, но оно ничего не выражало. А ему так не хватало ее вдумчивого, сосредоточенного лица. Она была царицей, даже просто читая газету. А когда красила глаза, ее губы складывались в букву «O». Губы, которые он всегда хотел целовать.
— Хорошо, — сказал Ивата. — Довольно.
Он подошел к краю утеса и швырнул букет цветов вниз. Досчитав до трех, он заставил себя посмотреть на камни внизу.
И наконец смог их увидеть.
Это были всего лишь камни.
Он вернулся к жене, встал перед ней на колени и взял за руки.
— Я должен поговорить с тобой, Клео. У меня есть мечта. Несбыточная мечта. О тебе и о малышке. Но я больше не могу с ней жить. Просто не могу.
Он склонил голову.