Голубые пески

От толчка в грудь, Шабага проснулся - лицо у него мягкое с узенькими, как волосок, глазами.

- Поди, усни, - сказал Горчишников.

Шабага зевнул:

- Караулить кто будет?

- Не надо.

Шабага, забыв винтовку, переваливаясь, ушел.

Горчишников растворил дверь, оглядел арестованных и первым убил прапорщика Беленького.

Купец Мятлев прыгнул и с визгом полез под койку. Пуля раздробила ему затылок.

Матрен Евграфыч отошел от окна (оно было почему-то не заставлено мешками) - немного наклонился тучной грудью и сказал, кашлянув по средине фразы:

- Стреляй... балда. Сукины сыны.

Горчишников протянул к его груди револьвер. Мелькнуло (пока спускал гашетку) - решетчатое оконце в почте; "заказные" и много, целая тетрадь, марок. Зажмурился и выстрелил. Попал не в грудь, а метнул с лица мозгами и кровавой жижой на верхние койки.

Протоиерей, сгорбившись, сидел на койке. Виднелась жилистая, покрытая редким волосом, вздрагивающая шея. Горчишников выругался и, прыгнув, ударил рукоятью в висок. Перекинул револьвер из руки в руку. Одну за другой всадил в голову протоиерея три пули.

Запер каюту. Поднялся на-верх.

- Мы тебя ждем, - сказал Заботин, увидев его, - если нам в Омск уплыть и сдаться... Как ты думаешь?

Горчишников положил револьвер на стол и вяло проговорил:

- Арестованных убил. Всех. Четверых. Сейчас.

И хотя здесь защелкал пулемет, но крики двоих - Заботина и Трофима Круци - Горчишников разбирал явственно.

Он сел на стул и, устало раскинув ноги, вздохнул:

- К Омску вам не уехать, - помолчав, сказал он: - за такие дела в Омске вас не погладят тоже. Надо Запуса дожидать, либо...

Он вытер мокрые усы.

- Сами-то без него пароход-бы сдали. Я вас знаю. Ерепениться-то пьяные можете. Теперь, небось, не сдадите. Подписывайте приказ-то.

Он вынул из папки напечатанный приказ и сказал:

- Шпентель-то я поставил уж. Две подписи, тогда и вывесить можно.

Заботин дернул со стола револьвер и, вытирая языком быстро высыхающие губы, крикнул:

- Тебя надо за такие из этого... В лоб! в лоб!.. Какое ты имел право без тройки?.. И не жалко тебе было, стерва ты этакая, без суда... самосудник ты?.. Ну, как это ты... Емеля... да... постойте ребята, он врет!..

- Не врет, - сказал Круця. - За убийство мы судить будем. После. Сейчас умирать можно с пароходом, подписывай.

Он взял перо и подписался по-русски. Заботин, пачкая чернилами пальцы, тыкал рукой.

- Я подпишу. Вы думаете, я трушу. Чорт с вами! А с тобой, Емельян, я руки больше не жму. Очень просто. Грабительство...

Утром, город ухнул. Далеко за пароходом, к левому берегу, в воду упал снаряд.

Горчишников сказал:

- Говорил - трехдюймовку привезти надо. Выкатят к берегу и начнут жарить.

Он посмотрел на еще упавший ближе снаряд.

- Из казарм лупят. Заняли, значит.

Просидевший всю ночь у рупора капитан прокричал:

- Тихий... вперед. Стоп!.. Полный!

В полдень над тремя островами поднялся синий дымок. Взлетал высоко и словно высматривал.

Красногвардейцы, сталкивавшие трупы в трюм, выбежали на палубу.

- Пароход! Из Омска! Наши идут.

А потом столпились внизу, пулеметы замолчали. Тихо переговоривались у машинного отделения.

Пороховой дым разнесло, запахло машинным маслом. Пароход вздрагивал.

Машинист Никифоров, вытирая о сапоги ладони, медленно говорил:

- Все люди братья!.. Стервы, а не братья. Домой я хочу. Кабы красный пароход был, белые-б нас обстреливали. Давно-б удрали. У меня - дети, трафило-б вас, я за что страдать буду!

Из улиц, совсем недалеко рванулось к пароходу орудие. Брызгнул где-то недалеко столб воды.

Делегация красногвардейцев заседала с Чрез-Тройкой.

На полных парах бешено вертелся под выстрелами пароход. Часть красногвардейцев стреляла, другие митинговали. С куля говорил Заботин:

- Товарищи! Выхода нет. Надо прорваться к Омску. Запус, повидимому, убит. Идут белые пароходы. К Омску!

Подняли оттянутые стрельбой руки: к Омску, прорваться. Стрелять прекратили.

Тут вверху Иртыша расцвел над тальниками еще клуб дыма.

- Идет... еще...

"Андрей Первозванный" завернул. Капитан крикнул в рупор:

- Полный ход вперед.

Из-за поворота яров, снизу, подымались навстречу связанные цепями, преграждая Иртыш, - три парохода под бело-зеленым флагом.

Горчишников выхватил револьвер. Капитан в рупор:

- Стой. На-азад. Стой.

"Андрей Первозванный" опять повернулся и под пулеметную и орудийную стрельбу ворвался в проток Иртыша - Старицу. Подымая широкий, заливающий кустарники, вал пробежал с ревом мимо пристаней с солью, мимо пароходных зимовок и, уткнувшись в камыши, остановился.

Красногвардейцы выскочили на палубу.

Машинист Никифоров закричал:

- Снимай красный. Белый подымай. Белый!..

Пока подымали белый, к берегу из тальников выехал казачий офицер; подымаясь на стременах, приставил руку ко рту и громко спросил:

- Сдаетесь?

Никифоров кинулся к борту; махая фуражкой, плакал и говорил:

- Господа!.. Гражданин Трубычев... господин капитан!.. Дети... да разве мы... их-ты, сами знаете...

Офицер опять приставил руку и резко крикнул:

- Связать Чрез-Тройку! Исполком Совдепа! Живо!

--------------