Голубые родники

На пристани в Перекопской станице провожали солдата-отпускника, приезжавшего на побывку. Захмелевший парнишка в ладной гимнастерке неловко обнимал старушку-мать, дружок растягивал меха трехрядки. Подле матери была еще девушка с красными от слез глазами, в вышитой кофточке — кто она, невеста или сестра? И родичи, все больше пожилые, деды непременно в фуражках с малиновым околышем. Заунывно, тягуче заводили песню про казака, скакавшего через долину, и никак не могли дотянуть до припева. Потом начинали новую, и опять срывались голоса: непросто сыграть песню в расставанье…

Сколько их, величаво-задумчивых, тревожащих душу песен, довелось слышать мне в дороге. Словно буйное разнотравье, заполнили песни, не похожие одна на другую, всю жизнь казака — от рождения и до самой смерти. О горе ли, о счастье, о трудной дороге или о заветной мечте по суженому — каждая из этих песен напоминает неповторимый и хрупкий цветок, который вырос не в привольной степи и не в левадном затишье у Донца, Чира или Каялы-Быстрой, а в большом человеческом сердце.

Одну из этих песен приходилось мне слышать чаще других — про Ермака Тимофеевича. Сказов, бывалыцин, легенд про него я тоже слышал немало. И поэтому, покидая станицу Перекопскую, мне захотелось заглянуть в Качалинскую, где служил когда-то Ермак, еще до похода в Сибирь, старшиной.

Дон в здешних местах, как нигде, безлюден — склонились вековые дубы над тихими омутами, и редко-редко потревожит тишину рыбацкий баркас или катерок со случайными пассажирами: неблизка водная дорога по излучине, предпочтительнее ехать по прямому шоссе автобусом. Торопятся люди жить, и некогда им в будничной спешке любоваться красотами природы…

Правобережье изрезано оврагами, балками, а на левом берегу — густые, тяжелые пески. Теснят они Дон дюнами, а по весне, когда гуляет полая вода в долине, отступают, чтобы снова летом, будто исподтишка, вплотную подобраться к реке. Многими годами, десятилетиями продолжается это единоборство, а Дон все же сильнее.

Но вот уже и Иловля — не река, а целое озеро. Знаменитая «переволока», на которую возлагал надежды Петр Первый, мечтавший соединить Волгу с Доном. Озеро-то озеро, только глубины для судоходства не годятся: мелко. Считают, что прежде была Иловля притоком Волги. Есть у Волги приток Камышинка, и отстоят его истоки от Иловли на каких-то пять верст. Это и подкупило Петра. Весной 1697 года собрал он на земляные работы по устройству канала тридцать пять тысяч человек. Проект Волго-Донского соединения был одобрен даже Парижской академией наук. Это был беспримерный по жестокости и безнадежности труд: расчеты оказались неверными, и канал построить не удалось. Остались на берегах Иловли с той поры земляные валы, да и только…

Но «переволока» все-таки пригодилась. Поднимались с Волги по речке Дубовке корабли, вытаскивали их потом на берег, ставили на колеса и быками тащили по степи до Качалинской пристани. Суда покрупнее даже разбирали. Существовала «переволока» вплоть до середины прошлого столетия.

…В Качалинскую я добрался уже перед вечером: немало перекатов пришлось одолеть катеру, наступают повсюду пески на излучину Дона. Станица маленькая, куреня все ветхие, но стоят наперекор времени. Старенькая школа, где был когда-то учителем Павел Николаевич Бахтуров, впоследствии комиссар в Первой конной армии и поэт; песня его «Из-за леса, из-за гор» обошла все фронты гражданской войны.

Майдан, где когда-то вручили Ермаку старшинскую насеку… Наивно было бы искать что-нибудь сохранившееся с тех времен.

Но не подвластен забвению человек, который вышел из этой вот вроде бы неприметной станицы. Века прошумели над старым майданом, а память о нем живет и долго еще жить будет.

На Сталинградском направлении

Пал храбрый командир полка

На высоте у Сталинграда.

Мемориальная доска

Вросла в кирпичную ограду.

Четыре строчки из металла —

Суровый боевой рассказ.

Как это много и как мало

Для тех, кто зелены сейчас…

Эдуард Пашнев

Степь, без края и без начала, вся на балках и оврагах, вплотную подступает к Дону. Озорует по ней горячий ветер, шелестит в береговых зарослях темно-бурыми шишками рогоза. Удивительное это растение — рогоз. Встретишь его и в тропиках, и на студеном севере. Помнится, мальчишками по весне мы выискивали молодые побеги рогоза, чтобы полакомиться сладким корнем. Став постарше, плели из него коврики и корзинки. В станице у нас крыли рогозом крыши, вили налыгачи[6] для быков. А колосья его всегда украшали букеты цветов. Если же набить рогозовым пухом подкладку пиджака, в воде не утонешь, будет лучше любого спасательного пояса. В такой «одежке» можно учиться плавать.