— А ведь вот и здесь должны быть русалки…
— Нет… Здесь место чистое, вольное.
Одно — река близко…
Ниже Больших Колодезей, куда ни поглядишь, открывается просторная и безлесная равнина. Мелькнет за ветровым стеклом газика низкорослый кустарник, две-три ракиты у озерка или чахлый березняк — и снова степь, без конца и края. Сверкнет вдруг Дон серебром — и дорога тут же скатывается к нему по ложбинке. Потом снова взбирается наверх — и опять открываются широкие дали. Кажется, сколько бы ни ехал по этой земле, так все время и будет: поля, заплатки перелесков на них, поодаль холмы терриконов и корпуса новостроек. Бок о бок живут здесь потомственные горняки и металлисты, химики и хлебопашцы. Тульская сторона, как известно, промышленная, а еще и хлеборобская.
В давние времена была здесь вотчина графа Бобринского — его считали внебрачным сыном Екатерины Второй и Григория Орлова. Императрица-блудница позаботилась о своем отпрыске, отвалив ему поместье с тридцатью тысячами крепостных душ мужского пола, а Павел Первый дал ему титул графа.
Бобринский-младший был страстным картежником и вмиг спустил доставшееся ему наследство. Три своих деревни он проиграл в карты известному уральскому заводчику Демидову. Почти две с половиной тысячи мужиков, разлученных с семьями, были угнаны на Урал.
Спустя лет тридцать или двадцать Аракчеев повелел отдать эту пустошь военным поселенцам. Старожилы помнят о трагической судьбе солдата Василия Шабунина. В Озерках стояла солдатская рота, командовал ею офицеришка, боль-той охотник до вина и баб. И перечить ему никто не мог: роптали солдаты втихомолку, но побаивались. И все-таки нашелся один храбрец — Шабунин. Не испугался — все высказал самодуру. Офицер с кулаками на него бросился, а солдат в лицо измывателю плюнул. Шабунина предали полевому суду.
Весь крестьянский люд тогда в округе взбунтовался, бабы поклоны перед иконами клали, за солдатика молили. А мужики посмелее в Ясную Поляну двинулись, — это ведь рядом. Просили графа Льва Николаевича Толстого за Анику-воина вступиться. Лев Николаевич выступал на суде защитником. Но Шабунина приговорили к расстрелу.
Толстой не успокоился, послал челобитную царю. Примчали стражники царскую депешу — не казнить Шабунина, а его уже расстреляли.
Это по легенде так, но в жизни было иначе. Не помиловал царь Шабунина. Зарыли его стражники как бездомную собаку в степи. А ночью мужики тайно укатили с хозяйской мельницы жернова да и положили на солдатскую могилу. С той поры повелось: чуть стемнеет — на камне вспыхивали огоньки: шли крестьяне к вечерне, сворачивали к заветному камню, свечу мученику поставить.
Не пропал подвиг Шабунина, берегут о нем память в здешних местах. У рощи стоит высокий мраморный обелиск с высеченными словами: «Здесь покоится тело солдата Василия Шабунина, расстрелянного 9 августа 1866 года. Защитником его на суде был Л. Н. Толстой».
На землях графа Бобринского, орошенных крестьянскими слезами и кровью, после Октября 1917 года родились первые на Тульщине сельскохозяйственные коммуны — «Новая жизнь», «Новый мир», «Путь Ильича», «Шаг вперед», «Ударник», «Комбайн»… Создавали их рабочие-двадцатипятитысячники с Тульского патронного завода, с московских фабрик. Ехали сюда вопреки кулацким выстрелам, вопреки клевете и провокациям обреченных классовых врагов. Трудным был у них хлеб, почетная пришла сегодня старость. В «Объединении» — знаменитом на всю область колхозе, вобравшем в себя прежние карликовые коммуны, — я видел на многих рубленых избах красивые мраморные доски: «Здесь живет семья почетного колхозника…» Высоко полощется у правления алый стяг, поднимаемый в честь трудовых подвигов селян, на щит у флагштока вписаны фамилии самых достойных. Идет такой человек по селу, на него и люди по-особенному смотрят, и глаза у них доброй завистью светятся.
А бывает и по-другому. Возродили в колхозе старый-престарый обычай. Соберутся подводить итоги соревнования и преподносят отстающему бригадиру… раскрашенного деревянного петуха. Помнят еще, как подносили в старину нерасторопному увальню-соседу петуха, чтобы тот разбудил и взбодрил его. И помогает…