Голубые родники

Порт шумит внизу. Краны вытянули шеи, будто разглядывая, откуда пожаловали сегодня морские и речные корабли. Если спуститься на другую сторону крепостного вала, попадешь в старый Азов: узкие, кривые переулки, маленькие домишки… А направо гордо сверкают белизной новые дома, высокие, с балконами, увитыми зеленью.

Об Азове написано много. У Ломоносова есть поэма «Петр Великий». Писал об Азове Пушкин. Лев Толстой хотел создать эпический роман об Азовских походах, но не успел это сделать. Роман Алексея Толстого о Петре — тоже книга об Азове. Уже в наше время писатель Григорий Мирошниченко — уроженец донской слободы Ефремо-Степановки — отдал без малого три десятилетия своей жизни работе над романами «Азов» и «Осада Азова», воссоздав всю славную историю города у моря. Когда в Азове учредили звание «Почетный гражданин», первым, кому было оно присвоено, стал Мирошниченко — бывший конармеец и балтийский матрос.

Но новая история Азова еще не написана. А она не менее героична, чем его прошлое.

Азов вечером весь в россыпи электрических огней над скверами и площадями, в шумном великолепии зеленых улиц, в сияющих витражами окнах домов культуры и новых жилых домов. Я не встретил в Азове такой задумчивой тишины, как, скажем, в Задонске или Епифани — тоже старинных городах. Азов — это современный город, в котором древности — остатки крепостных стен или пороховой погреб — лишь достопримечательности, хоть и любопытные, но не главенствующие в облике улиц и площадей.

Город много строит, и потому, наверное, утром среди жителей, спешащих на работу, много парней и девчат в спецовках, забрызганных краской и бетоном. Здесь крупная судоверфь, заводы кузнечно-прессового оборудования и кузнечно-прессовых автоматов. Многие машины, созданные в Азове, не имели когда-либо равных себе в мировой практике. Тридцать восемь зарубежных стран — клиенты азовских машиностроителей. По городу ходит шутка:

— Раньше про нас говорили, что мы здорово уху варим. Уху варить мы и сегодня умеем, но еще научились и рыбу разводить…

А в порту стояли у пирса, тесно прижавшись друг к другу, сейнеры. Они были совсем новенькие, эти будущие труженики моря. Наверное, их собратья, ушедшие с Азовской верфи на Балтику, Каспий или в Черное море год-полгода назад, уже до блеска вылизаны морскими волнами и отполированы рыбацкими сапогами. Эти были с зачехленными надстройками, матово поблескивали свежей краской, пламенели высоко поднятой над водой ватерлинией; они еще не знали, что такое море.

Я попросил ревнивого боцмана, дежурившего у пирса, разрешения подняться с ним вместе на палубу. «Погляди, погляди, только огнем не балуй», — предупредил он. Уже на палубе представился: «Гавриил Скобелев», добавив, что от своего знаменитого однофамильца отличается тем, что не носит усов. Боцман открывал двери кубриков, чтобы показать, сколь удобно жить и работать на корабле двенадцати членам экипажа (такая полагается на сейнере команда). Судостроители и впрямь продумали все до мелочей: салон, камбуз, душевые кабины, радиорубка, новейшие системы навигации и управления судном, современные устройства, до предела облегчающие нелегкую рыбацкую страду. Скобелев похвастал: швы просвечивали изотопами — гарантия полная. А деревянные детали не горят: пропитаны особыми смесями. «Мировой класс!» — заключил он. Назавтра сейнеры уже будут провожать в море, наверное, «окрестят» по традиции бутылками с добрым цимлянским вином, поднимут флаги расцвечивания, а пока… Пока матрос в подвешенной люльке аккуратно подкрашивает надписи на бортах.

За девять веков Азов повидал немало, был ведь он щитом, прикрывавшим Русь от недругов. Одно поколение уступало место другому, и каждое имело право сказать гордо: «Азовцы мы…» Не одряхлел старый город, не состарился и в завтрашний день смотрит с гордостью.

Говорят, в давние времена море подходило к самому Азову. А сейчас оно отступило, и остались в устье Дона бесчисленные рукава да протоки, заросли они так, что попадешь впервые в эти места — непременно заблудишься, — чем не джунгли?

У меня, впрочем, проводники по этим джунглям были надежные — азовские старожилы. Мне оставалось только осматривать заповедные красоты да удивляться, как легко и свободно они ориентировались в лабиринте луговых проток и ериков и как уверенно пробивала наша моторка заросли краснотала, камыша, чакана. Глубины здесь небольшие, без весла не обойтись, то и дело приходится сталкивать лодку с переката. И песок, песок…

Удивительный край, эти заповедные гирла. Охотнику сюда дорога заказана, а к человеку-другу обитатели «джунглей» прониклись доверием. Лебедей не пугает стук моторки, выходят на водопой из чащобы лоси, а случается, и дикие кабаны. Ниже Азова, в Кагальнике, развели в вольерах чернобурых лисиц и норок. А птиц несметное множество. Чайки и другие их пернатые собратья запросто «удят» в ериках рыбу, вода ведь здесь чистая, прозрачная, до самого дна все разглядишь.