Голые мозги, кафельный прилавок

– И однако, – произнес я, чувствуя, как мне трудно говорить после прослушивания этих странных производных контрреформаторского психоза, работающего с музыкальной формой позднего Средневековья. – И, однако, не играет роли, что сам он весь раздроблен. Целое находится в беспорядке. Но каждый индивидуальный фрагмент упорядочен и представляет некий Высший Порядок. Высший Порядок преобладает даже в распаде. Целокупность присутствует даже в раздробленных кусках. Вероятно, присутствует более явно, чем в каком-нибудь совершенно гармоничном произведении. По крайней мере, тебе не внушается чувство ложной безопасности каким-то чисто человеческим, чисто вымышленным порядком. Нужно полагаться на непосредственное восприятие предельного порядка. Так что, в некотором смысле, у распада могут быть свои преимущества. Но конечно же, он опасен, ужасно опасен. Положим, ты не смог бы вернуться из этого хаоса…»

Чуть сентиментально, как всегда под веществами; на чистяке-то четче. Зато и персонаж появился, и даже почти диалог – нельзя же о ноосфере без персонажа и диалога. А магические/мистические тексты не исчезали. Например, «Волшебный мелок» Синкен Хопп (Zinken Hopp, Trollkrittet, 1949). Она сама о новых временах: «Быть может, тебя удивляет, что колдунья живет на улице Твербаккен, а не на Лысой горе, где, как известно, веселятся ведьмы. Однако ничего удивительного в этом нет. Все уважающие себя колдуньи живут теперь на самых обыкновенных улицах». Мелок: «Волшебный мелок на вид был точно такой же, как и любой другой мелок, как и школьные мелки, которые крошатся, едва нажмешь на них рукой. И все же мелок был какой-то особенный – он был заострен не с этого конца, а с другого. Только это не сразу бросалось в глаза».

Мелок по дороге выпал, мальчик Юн его подобрал, нарисовал на заборе палку-палку-огуречик, получился человечек, тот ожил, представился Софусом, и они принялись развлекаться, рисуя что придет в голову. Вписываясь в то, что у них получилось, улучшая рисованием обстоятельства жизни, выясняя возможности мелка и наращивая правильный мир. Там не как о Големе, потому что мелок текст и производит. Пространство не там, куда попали, а потом о нем рассказывают, оно уже по ходу текста, а попасть в него – как зайти в фотографию, что проще. Правда, там не только текст, есть и рисунки. Впрочем, раз уж мелок, то почему бы нет. Рисунки вводятся так: «А теперь разгляди фру Мунсен хорошенько, если хочешь узнать ее при встрече, – в этой книге ты больше ни слова о ней не услышишь: она сейчас просто-напросто выйдет из нее». Далее, ниже следовал рисунок следов, слева направо.

(след – след – след – след)

Cedofeita

Вероятно, не надо выяснять, из чего что слеплено (сделалось и сделалось, че уж), незачем фиксировать недопроявившиеся или безымянные сущности (их полно), нечего искать щель (отыщешь, а она тут же себя собой/тобой замажет). Все надо делать самому из чего угодно – понятного и непонятного. Вот сделать бы штуковину охрененной красоты, которой раньше не было. И не так, чтобы предъявить ее в некоем – пусть даже сделанном тобой же – пространстве, а такую штуку, которая по ходу ее производства сама сделает себе место и в него затащит. Только сначала бы неплохо знать, что такие места вообще могут существовать и ощущаться. Но есть пример.