Голые мозги, кафельный прилавок

А начинается с того, что обращаешь внимание – было же что-то его причиной? Далее следует намерение свести вместе шкуры, жидкое сало, битые машины – невесть почему. Так действует аццкий сотона, который не дает вещам и чему угодно быть порознь и самостоятельно. Пахнет, разумеется, плотью, заветривающейся на прилавке. В каком слое это происходит? Что там возбуждает желание докапываться до щелей и их замазывать? Чье желание это сделать управляет этим? Например, составляющие девушки со стены в «Джинне» примерно из одного пространства, иначе они не сошлись бы, оформитель же – не духовидец или концептуалист. Деталей, намекающих на иное прочтение, там не было. Даже, наверное, в адрес заказчика (сделать ее тощей назло ему). Но здесь (рынок и вокруг) почему-то предполагаются щель и недостача. Составляющие наглядны, лежат себе – и все. И щель требуется именно для того, чтобы они и лежали себе отдельно. Если кажется, что некий элемент должен все связать и выделить смысл, то следует лезть в свой шкаф и искать эту деталь там. Может, на уме был Джезуальдо, или ситуацию замкнут «Изолированные объекты» Кандинского (1934, акварель, бумага, 20.1 × 15» (51.0 × 38.0 cm), находится в Philadelphia Museum of Art). А здесь лежат себе эта шкура и мозг, вот и все. Отдельное – отдельно, и сотона таким образом побежден. Не смог тут победить пока еще.

Задача, повторюсь, выделить/взять из себя произвольные жгуты чего-то существующего и скрутить их так, чтобы они стали чем-то новым. Сейчас выяснили, что из готовых кусков не получается, ок. Тогда другой вариант: берем неопределенные штуки, их связи и прочее, а они неявным, неочевидным способом сойдутся во что-то внятное и даже очевидное. Все элементы дрожат и расплываются, а результат конкретен – как дыр бул щир или курдячить бокра. Но жестче, чем курдячить, потому что результат не станет прямым следствием манипуляций. Вот данная история, которую нельзя изложить прямо, потому что ее элементы приблизительны. К чему она – тоже непонятно, однако ж все как-то двигается. Вероятно, результат уже есть, а я лишь пытаюсь его осознать? Или еще нет, но неопределенности сползлись в куколку, и недоделанная куколка уже имеет желания, взгляды на жизнь, выстраивает свои отношения с субстанциями, из которых составлена? Выказывая даже недоумение: а почему в ней совершенно не задействован летний вечер у пруда, где квакают лягушки? Хорошее же дело. Что ж, теперь летний вечер и лягушки тоже упомянуты, употреблены.

Конечно, субъект тем более существует, чем менее существенными окажутся объекты, составляющие его обстоятельства и т. п. Но из каких именно слабо существующих объектов субъект собирать? Да, детали валятся сами, но когда они нечеткие, то будто произвольные. В самом деле почему лягушек и пруда не было раньше? Впрочем, это механизм: начинаешь думать о таких штуках – начинается такое засасывание. Без мыслей о них можно было бы обойтись, но когда зачем-то хочешь сделать все понятнее, то попадаешь в ловушки, делаясь частью не только того, кто попадает в них, но и ловушек.

Как Buster Keaton с его великими шарами. Они просто накатывающая сила; что-то такое, стирающее все. Но, поди, если к ней подключиться, чтобы она тебя не сразу грохнула, то станет неплохо. Этот механизм и стирает все, не оставляя точек, к которым мог бы привязаться, их смысл. Машинка работает фоном, неровным гулом: запись речи дает такой эффект; конечно, она стирает смысл проговариваемого. Машина прет вперед, перемалывая все, производя свой звукоэмоциональный смысл, который раскатает попавшиеся по дороге частные смыслы; так кровяные шарики бьются о нас изнутри. Как Soundwall, стена звуков: массив эмоций и прочей психо– и просто физиологии навалом, но какой-то звук непременно в тебе отрезонирует и заменит собой смысл, который был в твоей точке этого резонанса. Машина прет, между делом демонстрируя мощность своего существования. Татаро-монгольская конница в полном составе скачет в Вену (ну отвлеклась по дороге). Спенсер Туник (Spencer Tunick), миграции леммингов, рыбьи косяки. Ноосфера, это она: не висит пленкой, а раскатывает шарами, делая пленку из тебя. Она же фактически и есть вышеупомянутый аццкий сотона, человеколюбивый, потому что уничтожение частного обеспечивает обществу сходимость и радости цельности.

В этом случае вероятно разглядеть, как именно в себя вписывает то, во что тебе надо или не надо вписаться, но это скучно. А если произвести что-нибудь этакое на нечетких основаниях, тогда оно может и не влипнуть в пленку. И речь не о том, кто ты тут, с этим проблемы нет (есть и есть, ну и все), а в том, как ходить из здешнего, очень конкретного пространства в другое, не такое конкретное. Собственно, в основном там и живешь, но вот бы сделать туда удобную дырку-дверку, чтобы внедрить сюда приятное мне пространство, в котором ничего не укатывает-раскатывает, не выпадает в идиомы и т. п.