Голый завтрак

Под этой крышей я пробыл пятнадцать лет. Внутри и снаружи внутри и снаружи внутри и СНАРУЖИ. Вышел — и точка. Так послушайте же Дядюшку Билла Берроуза, который изобрел хитроумный Регулятор для Счетной Машины Берроуза на принципе Гидравлического Домкрата — как бы вы ни дергали за ручку, результат для данных координат всегда один. Я рано всему научился... а вы бы?..

Опиатчики Всех Стран, Соединяйтесь! Нам нечего терять, кроме Своих Барыг. А ОНИ НЕ НЕОБХОДИМЫ.

Взгляните вперед ВЗГЛЯНИТЕ ВПЕРЕД на джанковый путь, прежде чем ступить на него и связаться с Гнильем...

Кто поумней, тот поймет с полуслова.

Уильям C. Берроуз

Я чую, стрем нарастает, чую, как легавые суетятся снаружи, пытаясь расшевелить своих ручных стукачей, мурлычущих что-то о ложке и пипетке, которые я скидываю на станции «Вашингтон-сквер». Перескочив через турникет и стремглав спустившись на два пролета вниз по железным ступеням, я успеваю на поезд «А» в сторону жилых кварталов... Дверь мне придерживает юный, стриженный ежиком красавчик из интеллигентов, умник из умников и типичный фрукт — педик из педиков. Как видно, я соответствую его представлению о сильной личности. Ведь он из тех, что якшаются с барменами и таксистами, болтают о точных боковых ударах и «Доджерах»[6] да зовут по имени продавца у «Нэдика». Короче, засранец. На платформе появляется сыщик из отдела наркотиков — в теплой полушинели (представьте, что сидите у кого-то на хвосте, надев полушинель, — наверняка из кожи вон будете лезть, чтобы остаться незамеченным, точно последний пидор). Я так и слышу, как он говорит, держа мои причиндалы в левой руке, правая — на оружии: «Кажется, ты что-то обронил, приятель».

Но поезд подземки уже тронулся.

«Пока, ищейка!» — ору я, разыгрывая перед фруктом его второсортный спектакль. Я смотрю фрукту в глаза, отмечаю белые зубы, флоридский загар, костюм из синтетики за двести долларов, рубашку от «Братьев Брукс» с пуговицами на воротнике, а в руках «Ньюз» в качестве реквизита. «Единственное, что я читаю, — это комиксы про малыша Абнера».

Каждый правильный молокосос корчит из себя человека с понятием... Болтает о «травке», курит ее где попало и держит немного при себе, чтобы угощать голливудских развратников.

— Спасибо, малыш, — говорю я, — я гляжу, ты из наших.

Его лицо вспыхивает, окрашиваясь в дурацкий розовый цвет бильярда-автомата.

— Все-таки он меня выпас, — мрачно сказал я. (Примечание: на английском воровском жаргоне «выпасти» человека — значит на него донести.) Я придвинулся ближе и положил свои грязные наркотские пальцы на его блестящий рукав. — А ведь мы с тобой кровные братья по общей грязной игле. Скажу по секрету, его ждет горячий укол. (Примечание: это капсула отравленного джанка, продаваемая наркоману с целью его ликвидации. Нередко достается доносчикам. Как правило, горячий укол — это стрихнин, поскольку он по вкусу и виду напоминает джанк.)

— Видал когда-нибудь, как действует горячий укол, малыш? Я-то видел, как в Филадельфии на него нарвался Калека. Мы оснастили комнату односторонним зеркалом из борделя и брали за просмотр десятку. Игла так и осталась у него в руке. При достаточной дозе они никогда не вытаскивают. Так их и находят — из синей руки торчит полная свернувшейся крови пипетка. А его глаза, когда укол начал действовать, — вот это, малыш, было зрелище...

Помню, ездил я с Бдительным[7], лучшим вымогателем в отрасли. Было это в Чикаго... Мы обрабатывали педиков в Линкольн-парке. И вот как-то вечером Бдительный является на дело в ковбойских сапогах и черном жилете с громадной жестяной бляхой, да еще и лассо через плечо перекинул.

Я и говорю: «Ты что, перебрал?»

А он смотрит на меня и отвечает: «Получи сполна, чужак» — и вытаскивает старый ржавый шестизарядник, и я срываюсь через весь Линкольн-парк, а пули косят все вокруг. А пока легавые его не повязали, он еще трех педиков успел повесить. Я к тому, что не зря Бдительный получил свою кличку...

Замечал когда-нибудь, сколько выражений мошенники переняли у гомиков? К примеру, «у меня на это дело стоит», что должно означать, будто вы заодно?

«Возбуди его!»

«Возбуди этого опиатчика! Охмури этого лоха!»

«Ну, этот переусердствовал — сразу его облапал».

Как говорит Сапожник (это прозвище он получил, вытрясая деньги из фетишистов в обувных магазинах): «Впендюрь лоху с половым возбудителем, и он вернется канючить еще». А когда Сапожник засекает лоха, он начинает задыхаться. Щеки у него раздуваются, а губы делаются лиловыми, как у эскимоса в жаркую погоду. При этом он медленно подбирается к жертве и ощупывает ее пальцами с прогнившей эктоплазмой.

— У Деревенщины вид невинного мальчика, он весь светится этим видом, как голубым неоном, — точно сошел прямиком с обложки журнала «Сатердей ивнинг пост» с его вереницей болванов с рыбьими головами и законсервировался в джанке. Обманутые им простаки никогда не скулят, а жулики — те и вовсе носят для Деревенщины шприц. Но в один прекрасный день Голубой Мальчик[8] ускользает, и наружу выползает то, от чего сблевал бы любой санитар.