Голыми глазами (сборник)

Ему не хотел спать.

Почему говорят «на тот свет»? Он оставил море, берег и свою женщину навсегда. Он летел в ту тьму.

В овале иллюминатора белым жестяным светом сверкала вдогонку луна и торчали звезды – в детстве, когда они забирались в темный сарай, так светились дырочки от гвоздей, и казалось, что наступила ночь, так что делалось страшно, и они сидели, затаив дыхание, пока мрак вдруг не распахивался широкой яркой щелью, и там стоял отец в клетчатой рубахе.

Внизу было навалено без числа подушек, подсиненных лунным светом.

На белом самолетном крыле сидел на корточках ангел и молча смотрел в сторону луны, задумчиво пощипывая выбившееся из-под локтя перышко.

4.

Эта вечная маленькая толпа перед моргом, переминающаяся на мокром асфальте, слегка замусоренном фиолетовыми и белыми лепестками, отпавшими от цветов.

Нет, это еще предыдущая. Их совсем крошечная: трое, нет, четверо. Вместе с ним пятеро.

Сверху моросило, и небо казалось заваленным землей.

Поехали в церковь.

Отпевание было фантазией кузена. Тетя Лёля ни во что не верила.

Отпевал молодой, но уже плешивый попик. Казалось, он всего больше был озабочен тем, что кадило плохо разгорается: беспрестанно подкладывал туда кусочки ладана, принимался махать, наспех прочел то место из Евангелия, где говорится о воскрешении мертвых после Суда, и в завершение сунул в гроб шпаргалку для предстоящего экзамена перед Господом.

От горящей в руке свечи воздух перед глазами дрожал, и казалось, что грудь лежащей в гробу дышит.

Потом гроб пронесли мимо мраморных и бронзовых бюстов футболистов, балерин и каких-то бандюг, изваянных кладбищенским Микеланджело. В дальний угол, где у них сохранился участок и где было так тесно, что приходилось на руках переносить через ржавые решетки. И закопали рядом с дядей.

Кроме кузена была молодая щекастая баба, которую тот называл «моя помощница», кажется, его дальняя родственница, приезжая. Она жила в недостроенной даче. Он видел ее у тети раза два. Потом соседка по генеральской квартире, накрашенная дама в черной кружевной накидке. А еще давняя тетина подруга, последняя, с кем она поссорилась, но все-таки та звонила ей на Новый год. На кладбище она не поехала, а из морга отправилась готовить стол и встретила их в дверях тетиной квартиры, вытирая мокрые руки о фартук с большой синей розой.

Дядиных друзей никого не было, да она еще при нем всех как-то отдалила. Одному он позвонил оттуда, с моря, но тот, оказалось, сам в больнице.

С тетиной тахты, на которой та все больше лежала последние годы, убрали постель и положили гобеленовые подушки, еще бабушкины. К круглому столу приставили ломберный и накрыли льняной скатертью. Сели кто на тахту, кто на придвинутый диван, а кузену поставили кресло.

– Ну… скажи ты первый. Она тебя вырастила.