стилем. Где же у Гомера этот свободный стиль в изображении душевных движений и как
он соотносится со строгим стилем?
Прежде всего укажем на то, что изображений
чувства вкладываются в людей у Гомера богами и демонами. Когда Ахилл разгневался на
Агамемнона за отнятую у него пленницу, то никакой бог не вкладывал в него этого гнева.
Здесь у Ахилла вполне свободное проявление собственного «я». Когда в IX песни
«Илиады» посольство от Агамемнона увещевает Ахилла сменить свой гнев на милость,
Ахилл продолжает упорствовать, и это упорство тоже не вкладывается в него никаким
богом. Когда он видит в XV песни «Илиады» серьезное поражение греков и когда он тем
самым уже получает полное удовлетворение, он все еще не возвращается к сражению и
только разрешает выступить Патроклу; и здесь тоже не видно ни [147] малейшего
вмешательства богов. Наконец, решив вернуться к бою, он руководствуется
исключительно только чувством мести за убитого друга, и никто из богов не вкладывает в
него этого нового решения.
7. Совмещение у Гомера божественного предопределения и свободной
психологии.
Однако и в тех случаях, когда поступки и чувства людей вкладываются богами,
Гомер часто изображает это так, что вовсе не получается, будто люди оказывались здесь
простыми марионетками. Конечно, все эти бесконечные убийства и ранения у Гомера
воспринимаются как нечто случайное и извне навязанное человеку. Но интересно то, что
вкладывание поступков и чувств в людей богами часто вовсе не производит механического
впечатления. Чувствуется так, что это не какой-то бог или демон вкладывает в человека
его поступки, но что их повелительно выдвигает вперед само человеческое «я», какая-то
внутренняя и глубочайшая основа этого «я», которую плохо распознают и сами люди и
которую ввиду ее могущества и властности они и называют тем или иным богом, тем или
иным демоном.
Возьмем сцену с Ахиллом и Приамом в палатке Ахилла. Поступки и чувства обоих
героев вложены в них богами. Но с каким искренним чувством относятся они друг к другу,
как просьба одного и удовлетворение этой просьбы другим отвечает их интимнейшей
потребности, и выявляет их глубочайшие и сердечнейшие чувства! Все это производит
такое впечатление, что естественно возникает вопрос: да при чем тут боги? Однако тут
легко допустить ошибку. Такой вопрос сводит Гомера к светской бытовой драме нового
времени. Но Гомер – это строгий эпос общинно-родовой эпохи, в котором боги и демоны,
как наиболее общее в жизни и во всем мире, всецело определяют собой все
индивидуально человеческое. В то же самое время этот строгий эпос имеет здесь
тенденцию к свободному эпосу, в силу чего отдельный человек тоже начинает многое
значить, а вовсе не просто лежит ниц перед богами. Боги вложили в человека чувство
любви; и соответствующий этому чувству поступок оказался интимнейшей потребностью
самого же человека. Судьба предопределяет человека не только на механическое
выполнение ее непонятной воли. Это не есть античное понимание судьбы. В античности
судьба может предопределять человека также и к свободе, как например в сцене с
Ахиллом и Приамом. Все у них предопределено свыше; но предопределено так, чтобы они
вполне свободно и в полном соответствии со своим внутренним «я» принимали те или
другие свои решения и выполняли те или другие намерения.
Это замечательная особенность художественного стиля Гомера, в которой строгий
эпический стиль и свободный эпический стиль слились в одно нераздельное целое,
разделять которое на [148] какие-нибудь несоединимые части означало бы просто не
разбираться в том глубоком явлении истории литературы, которое мы называем
художественным стилем Гомера.
В связи с этим вместо строгого антипсихологизма кое-где у Гомера уже начинают
появляться ростки психологии. Эта психология существует здесь, несмотря на постоянное
присутствие богов или демонов, вкладывающих в человека все его переживания. Конечно,
в пределах эпоса психология никогда не может развиться в качестве вполне свободной и
самостоятельной области. Тем не менее психология у Гомера уже начинается и дает
немалые результаты.
Точно так же на путях психологического прогресса начинают у Гомера зарождаться
новые жанры, кроме эпических.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное