Гомер: «Илиада» и «Одиссея»

Когда он выходит обратно в пустыню, он видит троглодита, который лежит у входа и чертит неразличимые знаки на песке. Трибуна посещает чувство, что это существо ждало его; той же ночью, на обратном пути в селение троглодитов, он решает научить его хотя бы паре слов человеческой речи. Этот дикарь напоминает ему пса Аргоса из «Одиссеи», и он называет его Аргусом. День за днём трибун пытается научить Аргоса говорить. В безуспешных попытках прошли месяцы и даже годы. Но вот в один прекрасный вечер случилось чудо: над пустыней полился дождь. Всё племя в восторге, в исступлении встречало живительные потоки воды. Трибун позвал Аргоса, который, казалось, расплакался под струями дождя. Вдруг, как будто открывая что-то утраченное и давно позабытое, троглодит пробормотал такие слова: «Аргос, пёс Улисса». И потом, по-прежнему не глядя на трибуна: «Собака на мусорной куче». Трибун спросил его, знает ли он что-нибудь ещё из «Одиссеи». Говорить по-гречески дикарю было трудно, и трибун был вынужден повторить вопрос. «Очень мало, — ответил тот. — Меньше самого захудалого рапсода. Тысяча сто лет прошло, должно быть, с тех пор, как я её сложил».

В ту ночь всё разъяснилось. Троглодиты оказались бессмертными, мутный поток — той самой рекой, которую искал всадник. А знаменитый город бессмертные разрушили девять веков назад и воздвигли из его обломков бессмысленное сооружение: «не город, а пародия, нечто перевёрнутое с ног на голову, и одновременно храм неразумным богам, которые правят миром, но о которых мы знаем только одно: они не похожи на людей». Это было последним физическим деянием бессмертных. Они пришли к выводу, что всякое действие напрасно, и решили жить только мыслью, ограничиться чистым созерцанием. Они построили город и забыли о нём, уйдя жить в пещеры.

Гомер рассказывает трибуну историю о своей старости, о путешествии, которое он предпринял, как Улисс, чтобы достичь невиданных земель, где люди не знают моря и не едят соль. Он прожил столетие в городе бессмертных, а когда город разрушили, именно он дал совет построить другой: подобно тому, как сначала он воспел Троянскую войну, а потом войну мышей и лягушек. Или «подобно богу, который сотворил сперва Вселенную, а потом Хаос».

Трибун осознаёт, что вода из потока сделала его тоже бессмертным, и с грустью размышляет, что в бессмертии нет ничего особенного: кроме человека, все живые существа бессмертны, потому что они не знают о смерти. Божественно, ужасно, непостижимо чувствовать себя бессмертным. Самая мимолётная мысль может быть началом или венцом невидимого замысла или рисунка; злодеяние может обернуться добром в будущем или проистекать из доброго поступка, совершённого в прошлом. В бесконечном времени любое действие — справедливо, и в то же время безразлично и бессмысленно, а значит, нет и добродетелей, ни нравственных, ни интеллектуальных. Гомер сочинил «Одиссею», но в бескрайних просторах времени, где бесчисленны и безграничны комбинации обстоятельств, не может быть, чтобы ещё хоть однажды не сочинили её. Для бессмертных — ничто не случается однажды, ничто не уникально, всё повторяется снова и снова. Трибун и Гомер расстались у ворот Танжера; они даже не попрощались.

Трибун вспоминает некоторые из своих последующих приключений: как он сражался на Стэмфордском мосту в 1066 году, правда, он не помнит, на чьей стороне; как однажды в Булаке он записал историю путешествий Синбада; как играл в шахматы в тюрьме Самарканда и изучал астрологию в Биканере и Богемии. В 1714 году, в Абердине, он выписал «Илиаду» Поупа, которую читал с наслаждением; в 1729 году он обсуждал поэму с неким профессором риторики по имени Джамбаттиста. Четвёртого октября 1921 года корабль, который вёз его в Бомбей, остановился на эритрейском побережье; он сошёл в порту и неподалёку от города увидел чистый ручей. Он попил из этого ручья и, когда выбирался на берег, поцарапал веткой ладонь. Он увидел каплю крови, почувствовал боль — и понял, что снова стал смертным. В ту ночь он спал до самого рассвета.