Уже люди не лежат под деревом, разглядывая небо в просвет между большим и вторым пальцем ноги, а творят; и нельзя быть голодным и рассеянным, если хочешь чего-то добиться, а надо съесть бифштекс и пошевеливаться. Дело обстоит в точности так, словно старое бездеятельное человечество уснуло на муравейнике, а новое проснулось уже с зудом в руках и с тех пор вынуждено двигаться изо всех сил без возможности стряхнуть с себя это противное чувство животного прилежания.
К одной из основных тем своего Главного Романа – о человеке в новом технизированном мире – Музиль подбирался постепенно, исподволь. Эти подступы можно проследить и в написанном еще до первой мировой войны эссе «Математический человек», и в раннем рассказе «Человек без характера».
Музиль констатировал:
«Жизнь, которая нас окружает, лишена понятия системы. Факты прошлого, факты отдельных наук, жизненные факты захлестывают нас самым беспорядочным образом. Это какой-то вавилонский сумасшедший дом; из тысячи окон к путнику одновременно обращаются тысячи разных голосов, мыслей, мелодий, и естественно, что человек делается игралищем анархических устремлений и мораль расходится с разумом…».
И еще – об утрате внутреннего стержня, чувства целостности, единства:
«Внутренняя пустота, невероятное смешение чуткости к частным и равнодушия к общим вопросам, потрясающее одиночество человека в пустыне частностей, его тревога, злоба, беспримерный сердечный холод, жадность к деньгам, равнодушие и жестокость, отличающие наше время…».
Одиночество в ставшем чужбиной мире – тоже частый мотив в романе Музиля:
«Для современного человека, который играючи пересекает океаны и континенты, нет ничего более невозможного, чем найти дорогу к людям, живущим за углом…».
Вина за эти нелепицы и хаос жизни лежит, писатель уверен, не только на человеке, но и на машине:
«Зачем нужен еще Аполлон Бельведерский, – восклицает герой романа Музиля, – если у тебя перед глазами новые формы турбогенератора или игра суставов распределительного устройства паровой машины».
Искушенный в военно-инженерных дисциплинах, усердно занимавшийся математикой, физикой, экспериментальной психологией, Музиль иронизирует:
«… если у тебя есть счетная линейка, а кто-то приходит с громкими словами или с великими чувствами, ты говоришь: минуточку, вычислим сначала пределы погрешности и вероятную стоимость всего этого!»
Да, считает Музиль, главный корень зла в несоответствии между техническим прогрессом и уровнем сознания людей:
«В подвале этого сумасшедшего дома стучится гефестовская воля к созиданию, осуществляются такие древние мечты человечества, как полет, семимильные сапоги, способность видеть сквозь твердые тела и огромное множество других фантазий, которые веками относились к области сновидений; наше время творит эти чудеса, но оно больше не ощущает чудесного. Это эпоха свершений, а свершение – это всегда разочарование; ей не хватает чего-то, чего она еще не может создать, а это-то и гложет ей душу…».
Музиль убежден, что противоречия наших дней будут разрешены, должно быть, нескоро:
«Мы живем в переходное время. Может быть, оно продлится до конца существования нашей планеты, если мы не научимся лучше справляться с насущнейшими своими задачами… Впрочем, я убежден: мы скачем галопом! Мы еще очень далеки от наших целей, они не приближаются, мы вообще их не видим, мы еще не раз собьемся с дороги, и нам придется не раз менять лошадей; но в один прекрасный день – послезавтра или через две тысячи лет – горизонт придет в движение и с ревом бросится нам навстречу».
10.7. «Башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу…»