Гон спозаранку

— Как жаль, что у меня нет ничего, чтобы подарить ей! Только подумать — родиться на этом уступе и всегда жить здесь. Уступ, и больше ничего — здесь вся их жизнь. Отец ее, наверное, ползает, обвязавшись веревкой, на дне ущелья за ананасами или рубит над этой бездной ветки на топливо, склонившись под углом в восемьдесят градусов. Она никогда не уедет отсюда, никогда не узнает, что есть какой-то другой мир. Здесь ее родина. Воображаю, какой у них должен быть дикий вождь! Наверное, если отойти на несколько миль подальше от дороги, вон за тот утес, можно встретить еще более диких и загадочных людей. Конечно! Ведь панамериканское шоссе принесло все же какую-то цивилизацию этому придорожному народу. Обратите внимание на капли пота у нее на лбу! — указал нам Дин со страдальческой гримасой. — Маслянистые… И они уже никогда не высохнут, потому что здесь жарко круглый год, и она не знает, что можно иметь сухой лоб. С влажным лбом она родилась и с ним умрет…

Капли пота на лобике девочки не стекали вниз, а стояли, словно застывшие, тускло поблескивая, как хорошее оливковое масло.

— Как все это должно действовать на их души! Как они должны отличаться от нас во всем — в своих заботах, взглядах, желаниях…

Дин поехал дальше. На лице у него застыл благоговейный ужас, рот приоткрылся, он ехал со скоростью десять миль в час, пристально вглядываясь в каждого встречного. Мы взбирались все выше и выше.

Чем выше, тем прохладнее становился воздух. Индианки, попадавшиеся нам на дороге, с головой кутались в одеяла. Они отчаянно махали. Мы остановились узнать, в чем дело. Они хотели продать нам горный хрусталь. Огромными карими невинными глазами смотрели они нам в глаза, и так взволнован и чист был их взгляд, что ни одной грешной мысли не шевельнулось у нас по отношению к ним. К тому же они были очень юны — некоторым было лет по одиннадцать, только на вид им можно было дать все тридцать.

— Смотрите на эти глаза! — шептал Дин.

Они напоминали глаза пречистой девы, когда она была ребенком, — нежные и всепрощающие. И смотрели они на нас прямо-прямо, не отрываясь, а мы протирали свои бегающие голубые глаза и снова встречали их взгляд — проникающий в самую душу, печальный и гипнотизирующий.

Но, заговорив, они вдруг становились суетливыми, назойливыми и даже глупыми.

— Они только недавно научились торговать горным хрусталем. Ведь шоссе провели лишь лет десять назад, до тех пор весь народ, наверное, пребывал в молчании.

Девочки с причитаниями обступили машину. Одна из них, дитя особенно эмоциональное, вцепилась в потную руку Дина и лепетала что-то по-индейски.

— Да, да, милая! — говорил Дин нежно, почти грустно.

Он вылез из машины и начал рыться в прикрученном сзади обшарпанном чемодане — все в том же старом, видавшем виды американском чемодане, — и вытащил оттуда наручные часы. Он показал их девочке. От радости она завсхлипывала. Остальные в изумлении столпились вокруг. Тогда Дин стал рассматривать камушки, лежавшие на ладони девочки, ища «самый красивый, самый прозрачный, самый маленький хрусталик, который она сама нашла в горах для меня…».

Он выбрал кристалл величиной не больше ягоды и, держа за ремешок болтающиеся часы, передал ей. Их рты округлились, как рты поющих в хоре детей. Счастливица схватила часы и прижала их к лохмотьям, прикрывающим грудь. Они дотрагивались до Дина и благодарили его. Он стоял среди них, повернув к небу обветренное лицо, как будто ожидая, что ему сейчас откроется путь восхождения на последнюю, самую главную высоту, а им, наверное, казалось, что он пророк, сошедший к ним.

Он опять сел в машину. Девочки страшно огорчились, увидев, что мы уезжаем. И долго, пока мы ехали по прямой дороге, они бежали за нами и махали нам. Потом мы завернули и навсегда потеряли их из виду, а они все продолжали бежать.

— У меня сердце разрывается! — кричал Дин и бил себя кулаком в грудь. — Сколько еще времени будут они доказывать свою признательность и восхищение? Чем же это кончится? Неужели они побежали бы до самого Мехико-сити, если бы мы ехали достаточно медленно?

— Да! — ответил я.

Мы добрались до головокружительных высот Сьерра Мадре Ориенталь. Закутанные в легкую дымку верхушки банановых деревьев золотисто поблескивали. Густой туман жался к каменным стенам ущелья. Монтесума тоненькой золотой ниточкой вилась по зеленому ковру джунглей.