Гоньба

С точки зрения Боголюбского, государя - однозначно. И хорошо, если только так. Потому что дальше - изменник, вор, враг. А вот это уже... "государев враг"... в наших условиях... такая куча разного жидкого... во все стороны... никакой промокашки не напасёшься.

Утёрся? Морально-интегрально страданул? - Пошли по конкретике: под это задание я получил согласие Андрея на получение ряда профитов. Передача Костромы и Галича, фактории, сказочники, телеграф, георазведка, высылка людей, страховое общество...

Ох же ж, боже ты мой, сколько на успех этого дела завязано...! Причём - уже начато! Я же из Боголюбова своим просемафорил, отмашку дал - давайте, делайте.

Дело - провалено.

"Reset"? Возвращаемся к состоянию "до"? - Мы не в компе. В жизни "даже бессмертные боги не могут сделать бывшее небывшим".

Мы оба можем "сделать вид". Если Андрей не посчитает, что мой провал - "злой умысел". Тогда... В любом случае - репутация моя... "поплыла".

"Взялся да не осилил". И - четвертование с головосечением. Обратный порядок операций - высочайшая милость и глубочайший гуманизм.

В худшем случае - враг, в лучшем - неудачник.

-- Говорит-то Ванька правду. Да только не всегда его правда - истина. Может и сбрехнуть. По бестолковости да бездельности. Полной веры ему - впредь не давать.

И сыпется куча дел, которые зависят от Суздальского князя.

-- Ванька жалуется, что в Серпейске его рудознатцев в поруб кинули? - А тамошний воевода пишет, что за дело. Надо бы окольничего послать, чтобы разобрался. Но нынче нету. А Ванькиным словам верить... Окольничего - послать. Когда будет свободный и для такого дела гожий. А пока - пусть сидят. До выяснения.

И так не в одном - в десятке мест! Торможение, зависание, запаздывание... Как результат утраты репутации. Моей.

И оправдываться здесь - бессмысленно. Потому что невозможно.

Ситуация - необратима.

Факеншит же уелбантуренный!

Слышь, задница моя, а не слишком ли дорого ты мне обходишься?

Вроде, и не такая большая. Во, уже и мозоли от гоньбы княжеской, седлом набитые, сошли. Вполне, знаете ли, рядовая, общепринятая задница.

"Вещью владеет тот, кто может её уничтожить".

Вот это... седалище - владеет человечеством?! Его жизнью и смертью? Его умами и душами? Потому что может уничтожить его "светлое будущее". Не-не-не! Не вообще! "Светлое" - оно придёт! Неизбежно! Но - потом. Сильно потом. Веков через семь-восемь. А пока десятки миллионов людей... десятки поколений... "Накрылись". Вот этой... вполне рядовой... "пятой точкой". "Точкой бифуркации". Которая "фуркать" не схотела. По своим морально-душевным предпочтениям.

Цена "фурку" - продолжение обычной Реальной Истории. Где количество "преждевременно умерших" - многократно более числа погибших в любой войне. Мог спасти. Но задница не согласилась.

Слышь, задница моя, а не слишком ли ты дорого обходишься человечеству? Не из-за своих неповторимых изгибов и очертаний, а просто потому, что приделана к единственной в этом мире вот такой голове. Тоже - вовсе не самой лучшей из возможных. Но вот "здесь и сейчас" - уникальной. Иггдрасилькнутой. Попандопулопипнутой.

"Пусть враги запомнят это:

Не грозим, а говорим.

Мы прошли с тобой полсвета.

Если надо - повторим".

Поскольку просто "повторим" не получилось - "душа" помешала - придётся "повторять" в какой-то иной, особо... "извращённой" форме.

М-мать... О-хо-хошеньки...

...

На четвёртые сутки уложили пьяненького Тихое Лето в санки и налегке погнали Волгой к Ярославлю. Там мы с Тихим Летом и попрощались. Собрал он молча лошадей и пошёл в Боголюбово. Так мне и слова не сказал. Коней, по моей вине потерянных... не забудет, не простит.

В Ярославле - мой двор. Фактория процветает, воевода - вась-вась, чего изволите-с. И санки беговые лёгкие, и кони резвые, и возницы умелые и воинов в охрану дал. Хотя, конечно... впереди - "пустое пространство". Становиться - некуда. А ночевать в заснеженном лесу...

Ещё засветло приняли с реки на густо поросший строевым лесом берег. Я постоянно крутил головой: опыт встречи с волками в этом походе - спокойствию не способствовал. Когда высказал свои опасения старшему ярославских, он, бывалый немолодой гридень, принялся успокаивать:

-- Сучьев нарубим, костры зажжем, волки не подойдут: всякий зверь боится огня.

Мне, однако, было неспокойно. Дважды в этом походе мы сталкивались с волчьими стаями.

"Бог троицу любит" - русское народное наблюдение.

Тогда мы были в движении, с добрыми конями, могли убежать от них. В селении же у нас была защита - хоть какой, а - забор, избёнки-сараюшки. Здесь - лес, вотчина "серого брата". Его дом - не наш.

Лошадей выпрягли, задали овса. Утоптали вокруг снег и сделали привал. Нарубили сучьев да валежника, сложили костры и, когда стемнело, зажгли их. Гридень вытащил из саней большую кожаную кису, вынул из неё хлеба, пирогов, квашеной капусты, медный кувшин с квасом. Устроили постную трапезу: тюри с луком накрошили, капусты с квасом, грибов соленых. Хоть невкусно, да здорово поужинали.