Гончая. Гончая против Гончей

— Эти товарищи из милиции, — поясняет директор. — Хотят с вами поговорить.

— Поговорить можно и вечером, — произносит уже не так уверенно бригадир. Ногти у него с черной каемкой.

«Грязь под ногтями — это тоже профессиональная деформация, — думаю я, — сколько ни мойся, они, как и я, — меченые!»

— Вечером не получится, — говорю я холодно, — мы тоже опаздываем… Мы зададим вам несколько вопросов с Бабаколеве.

— Да ну его, этого идиота! — прерывает меня один из шоферов — молодой светловолосый парень.

— Я говорил, что этот арестант втянет нас в какую-нибудь историю! — сварливо замечает другой, но бригадир жестом заставляет его замолчать.

— Он что, что-нибудь натворил?

— Да, — серьезно отвечаю я. — Сделал большую глупость.

— Уж не избил ли кого?.. Сегодня не вышел на работу… — говорит бригадир. Его слова наводят меня на мысль, что Бабаколев внушал им страх.

— Нет, — произношу я со вздохом. — Просто вчера около девяти часов вечера его убили!

Очки директора сползают на кончик носа, шоферы застывают, как изваяния, кепка повисает тряпкой в опущенной руке бригадира, в кабинете воцаряется гробовая тишина — я ощущаю ее почти как нечто материальное. Они стараются осмыслить сказанное, растерянность постепенно переходит в раболепие, они уже жаждут мне помочь, стремятся превратиться из обвиняемых в моих сотрудников, но, к сожалению, никто из них не носит сорок седьмого размера ботинок. Лицо бригадира сереет, монголовидные глаза совсем превращаются в щелочки — чувствует бедняга, что дело серьезно, что мы тут не для того, чтобы вести мелочный подсчет наезженных километров и всматриваться в путевые листы, догадывается милок, что не уйдем восвояси только потому что несимпатичны членам его бригады!

— Вчера я имел удовольствие беседовать с Бабаколевым, — прихожу ему на помощь, — хотелось бы услышать от вас то, о чем он мне намекал.

Бригадир чешет в затылке и мрачно произносит:

— Вы можете подождать минутку… мне надо поговорить наедине с ребятами?

— Могу, — отвечаю спокойно, не выказывая любопытства, — терпение — мать истины.

Затылком чувствую ледяной взгляд лейтенанта Ташева.

(10)

Пока мы с директором пьем по второму стакану лимонада и снова рассуждаем об обманчивости тепла в январе, бригада совещается в комнате секретарши. Затем все скопом входят в кабинет, останавливаются в углу и выталкивают вперед бригадира. На лицах парней напускное смущение, словно они собираются преподнести мне дорогой подарок, в глазах же затаился страх. Мне давно знакомо владеющее ими чувство, я чую его, подобно животному, как тонкий характерный запах. Шоферы выглядят такими пришибленными и виноватыми, что я ободряюще им улыбаюсь. В то же время, зная, что сейчас услышу какую-нибудь мерзость, не могу подавить привычной злости. Закуриваю и сосредотачиваюсь на голосе бригадира. Он говорит плавно, упиваясь своей искренностью.

— Сказать по правде, товарищ… — начинает он, переводя взгляд с меня на Ташева и обратно, чтобы определить, кто из нас «главный».

— Евтимов, — подсказываю я.

— Так вот, Бабаколев появился на нашей автобазе пять месяцев назад. Нажали на нас сверху, чтобы мы взяли его к себе в бригаду, и я, дурак, согласился. Приняли мы его, как родного, выпили вместе две бутылки виноградной ракии, и я сказал ребятам: «Арестанты тоже люди, никто не заставляет вас его любить, но будете его терпеть!» Хорошо… Но этот Бабаколев оказался на редкость угрюмым типом. Всегда хмурый, молчаливый — не подступишься к нему. Интересовался только работой и грузовиком. А потом совсем потерял наше доверие, выкинул такой номер, товарищ Евтимов…

— Какой номер? — спросил Милев. Директора всегда вмешиваются, в то время как мы, следователи, предпочитаем молчать.

— Подлый! — отвечает с плохо скрываемой злобой бригадир. — Вчерашний арестант начал строить из себя ангела. Как бы вам это объяснить… Возле Софии много строят — дачи и тому подобное. Так вот, случается иногда подвезти людям то бетон, то кирпичи, и они с благодарностью платят… Будь на складах материалы, кто стал бы искать их на стороне? Но на складах-то ничего нет.

— А кому люди платят с благодарностью?

— Нам, — поясняет смущенно бригадир. — Разве можно прожить на триста левов в месяц, товарищ Евтимов? Вон у него трое детей, у Коце жена уже пять лет мотается по больницам да санаториям, государство у нас богатое, что для него каких-нибудь два десятка мешков цемента?.. На стройках их крадут тысячами!

— Значит, Бабаколев мешал вам совершать «левые» курсы? — прерываю я его тираду в защиту справедливости.

— Нет, он не вмешивался, водил своей грузовик и помалкивал.

— Какой же он тогда отколол номер?