Гончая. Корабль-призрак

Вечер наступил ясный. Закат почти догорел, оставив по себе тонкую красно-золотую полосу, и родные английские звезды проступали на гаснущем небе почти так же ярко, как их южные товарки. И так красиво было вокруг, и так правильно, что капитан не мог усидеть в рубке. Он стоял на палубе, подставив лицо свежему ветру, курил и любовался звездами, и сердце у него рвалось от чувства, редко осознаваемого молодыми шалопаями, хоть и присущего им в полной мере – от звенящей и тревожной радости бытия. И он всей душой желал сохранить это чувство, но никак не мог высказать, чего, собственно, хочет. И потому сказал шепотом, застыдившись порыва, слова, которые много раз в жизни говорит каждый из нас – обычно девушке, обычно в расчете на поцелуй. «Вот бы так было вечно», – выдохнул Ричард Кэссиди. И ничего не случилось, небеса не разверзлись, и не явился ангел с огненным мечом. Просто он вдруг услышал тихие слова «Будь по-твоему». Услышал – и одновременно мог поклясться, что ничего не слышал.

Разумеется, он забыл об этом меньше чем через час.

Капитан Ричард прожил жизнь довольно долгую, не сказать, чтоб очень счастливую – обычную человеческую жизнь. Верно служил короне, занимаясь когда торговлей, а когда и другими делами, и в конце концов даже удостоился дворянского звания. Жену взял красивую и небедную, и все дети были похожи на него – это очень важно, когда есть что оставить в наследство. Оставить было что – миллионов он не нажил, но весьма приличный капитал все же добыл. И умер он не дряхлым стариком и не в собственной постели, а на палубе чужого корабля с оружием в руках.

На том свете встретили капитана не ангелы, конечно, но и не черти. Никто не встретил. Да и вообще никакого «того света» не оказалось. Капитан стоял на палубе «Гончей», самого любимого своего корабля, мирно покачивавшегося на якоре у неизвестной земли. Солнце по южному стремительно закатывалось за горизонт, и в его последних лучах Ричард сразу же заметил то, что вы, Рудольф, не замечали значительно дольше. Будучи добрым католиком, он размашисто перекрестился – а что еще делать при встрече с нечистой силой? Ничего не изменилось. Вот только движение вышло куда легче, чем обычно бывало в последнее время. Капитан снова был молод. И бесстыдно счастлив сам не зная чему.

Оказалось еще, что он не одинок. На корабле было порядочно народу – самые преданные из матросов, когда-либо ходивших под его началом. Один из них, боцман, как-то спокойно сказал, когда они столкнулись с тремя испанскими галеонами, «За тобой хоть в ад, Дик». Да и вся нынешняя команда «Гончей» состояла из людей, полностью с ним согласных. И по каждому из этих матросов капитан когда-то сам читал отходную, прежде чем выбросить за борт зашитое в парусину тело.

Понять или хотя бы объяснить другим положение дел Ричард никак не мог. Тогда ему нелегко пришлось, он чуть с ума не сошел. Он точно знал, что мертв, и что все его матросы тоже мертвы. Райского блаженства ни для себя, ни для своих людей он ждать никак не мог. Но на ад его существование никак не походило, скорее все-таки на рай, особенно когда оказалось, что смерть – не причина, чтобы отказываться от некоторых маленьких радостей вроде вина или табака. В результате он пришел к приемлемому – особенно для простых людей вроде команды – выводу, что таково Чистилище. А потом капитан вспомнил один давний вечер, и глас свыше. На шутку нечистой силы происходящее не походило, слишком все было хорошо, но с тех пор капитан зарекся говорить вслух необдуманные слова, и другим запретил строго-настрого…

– Это что же, – перебил я, вдруг осознав смысл слов капитана, – вся команда…

– Что вы, не вся. Только я и моя вахта, поэтому и работаем мы только по ночам. Ваши матросы, и ваши друзья-офицеры – обычные люди. Ну, почти, – добавил он после паузы.

– И они знают?..

– Да, конечно.

Это меня немного успокоило. Хотя что я вру, я почти с самого начала был довольно спокоен, случившееся не то чтобы хорошо встраивалось в мою картину мира, но отлично соответствовало подсознательным ожиданиям. Более того, если до этого момента мне было как-то стыдно верить в сказки и мечтать о прекрасных белокрылых кораблях и морском народце, то теперь мне как бы дали индульгенцию на эти мечты и впустили в эту самую сказку, любовно продуманную в детстве и не забытую потом, жить.

– Скажите, – я вспомнил сияющий странным голубым светом корабль, – а та шхуна в Гамбурге…

– Корабль-призрак. Да. Хочу вам сразу сказать, что почти все легенды, которые вы вычитали в книжках – правда. Ну что, Рудольф? Нанимаясь на «Гончую», вы, помнится, пообещали служить тут до конца света… К этому я вас принудить не могу, вы не знали, о чем говорите… хотя я тоже не знал в юности… но вы остаетесь?

– Остаюсь, – твердо ответил я. – Где кровью расписаться?

– Вы поосторожнее с такими шутками, Рудольф. Расписаться вы уже расписались, в договоре чернилами, а душа ваша мне не нужна. Она принадлежит Богу и морю, а с ними я спорить не стану. Просто – остаетесь?

– Да.