Гончая свора

– Может быть потому, что пока вы заводили друзей среди местных инопланетян и увлекательно болтали с Валлуром, я пережил и видел в оном месте только нескончаемый Ад с кошмаром?

Аттвуд недоумённо тряхнул головой.

– Да, Аттвуд, удивляйся. Не все тут вдыхали полной грудью лесные ароматы и восторженно провожали закат. С самого момента перемещения я сражался с пытавшимися меня убить. Бился против тьмы, во тьме и самой тьмой. В холод, зной или в зловонных топях. А потому не попрекай меня излишней горячностью! Я видел достаточно.

– Такому потерянному и отбитому от людей как тебе нужен был только повод вспомнить проклятые Филиппины! Ты даже сейчас отвергаешь помощь, лишь бы дождаться момента, когда безнадёжность ситуации сама, автоматически выпишет тебе ордер на не лимитированные убийства. – указал Аттвуд вверх и попал на провал в потолке. – Хватит оправдывать бессмысленную конфликтность, составляющую всё твоё жалкое существование с минувшей войны. Себя прежнего не вернёшь.

– Жалкое?! – свирепо рыкнул Лэрд. – О нет, Аттвуд, я не жалок. – переключатель поднялся до отметки автоматического ведения огня. – Не более жалок, чем все вы.

– Опусти оружие. – вмешался Гартвиг, а Экрит, во всём поддерживавший верховного ловчего, поискал стрелы. – Не уверен говорит ли правду названный Флойдом, но знаю, что на сегодня довольно убийства. Здесь нет отродий, повинных в смерти вольных, и нет Рикташа. – в зеркале не вытертого ножа Лэрд разглядел свой искажённый портрет. – Волей Дирфана, тебе не забирать их свет.

– О, правда? Как ты не забирал жизни у отродий там в тоннеле? "Волей Дирфана" – так себе самооправдание. В чём разница? Почему твоя месть лучше моей войны?

– Не месть, а долг перед будущим. Ими самими были избраны устремления. История тех, кем они были когда-то, стёрлась в тот момент, когда Рикташ возглавил хребты неспокойного Раппара и самое страшное для Кайгалса и Фракхи, да и для всего Гирвалма только грядёт. Где власть берёт сорняк, там пошчаку не виться по скале.

– Где заводь полниться лишь тиной, там сгинет и родник. – вторила Адайн выученное наизусть продолжение сказа о Дирфане, протягивая Экриту часть своих стрел и дожидаясь пока он, неожиданно смущённый, неловко их примет.

– Отродья давно мертвы, но Кайгарл и Фракха ещё нет. – кивнул ей Гартвиг. – Если ты желаешь одной войны с Мулгом, то что же, я не стану мешать. Делай со своей жизнью что захочешь, мне она безразлична. Но сначала ты должен идти с нами к Рохау.

– Пошёл ты! – прыснул Лэрд на ступени, так трясясь с оружием, словно его хотели заставить совершить прыжок в резервуар с кислотой, разъедающей кожу. – Я туда не вернусь!

– Вернёшься. И вместе с нами исправишь, что натворил.

– Рохау? – Адайн почувствовала жжение, будто под лопатку заполз лесной жучёк. – Это же обычный миф, чтобы непослушных детей пугать. Её никто не нашёл. – воцарилось молчание. Она громко сглотнула скопившуюся слюну. – Ведь не нашли?

Гартвиг вздохнул, подёрнул капюшон и снова повернулся к Лэрду, направившему на них ствол.

– Совершишь глупость – продавил он, – изберёшь врагами нас, и оккнумы на пару с кеюмами будут доедать то, что от тебя останется. Теперь опусти оружие. – металл сыграл тусклым бликом меж его невероятно подвижных пальцев. – Даю последний шанс.

Лежащий негромко всхлипнул и, казалось, совершенно затих. Лэрд поколебался, пробежался взглядом по сторонам, но потом всё же опустил оружие, не желая больше испытывать намерения изменчивой судьбы, щедрой к нему на специфические неприятности. Подобным же образом поступили и остальные, сбрасывая скопившийся в комнате накал взаимного напряжения.

Аттвуд придерживал теперь зашитый живот раненого и с отвисшей челюстью наблюдал за действиями напарницы. Орно отрешённо убрала от шеи Утглара перепачканные руки, согретые тёплыми сгустками пузырившейся крови, и, вытерев их о скомканный лоскут рубашки Флойда, фартуком заправленный за тонкий пояс подвязи, отошла к установке Гирвулда, поигрывающего линиями-углублениями в мерцании сталагмитовых огоньков пробуждённого талнирида.

Находящиеся в комнате притихли и прислушивались к её размеренному сопению, делящему рефлексивные сжатия узкой глотки, хорошо очерченной небольшими жилками, пока Орно тишайше вдруг не произнесла:

– Не дышит…

***

В сна моего рассказ Жар погружён, но гомон, разрастающийся, слышит.

Уже совсем не видно края существам, пришедшим ко вратам, и ещё больше их столпилось в середине зала, перед стопами статуи Дэхзажа, защитника и стража, не смея перейти отмеренную им черту.

– Скажи мне, Эйр… – очнулся. Двадцатый наступает день и девятнадцатая ночь проходит. Обилие смертей невыносимо долго зреть. – Зачем сейчас от дома самого они сюда летят? Глазеть?

– Всегда чего-то толпы ожидают. Смертей, простого униженья, подложных сцен, но – смеюсь я горько. – никогда прозренья. Где возбужденье, возмущенье, накал и смрад преобладают, там любопытства дух их никогда не покидает.