– От нас им ничего не взять. Не предоставлю повод, довольно отдавать. Пусть спустят позади застывшую охрану – ни слова в простоте наречия я не произнесу. – о грудь он ударяет. – Хоть так оставшуюся честь уберегу.
– Поверь мне, милый Жар, узоры сердца твоего и дум высоты годятся себялюбам лишь для зависти, сползающей в отвратную тошноту.
– О да, я обратил внимание. – Дэхзаж, с огромной высоты, взирает на ничтожных своим ликом гордым, исполненным душевного страдания. – Совсем не чтут пришедшие героев из сказаний.
– Для них они, как я и ты, никто. Собрание уничижительных напоминаний. Толпа не знает их имён, не помнит лиц, обветренных в пути, и светоч храбрых глаз не воззовёт на подвиг вечно ждущих чуда.
– Наичестнейшего им всем суда.
– Суд состоится, милый Жар… – шумят в ветрах узоры клиссов дальних под ногтями. – И состоится скоро. Потерпи.
– Нам, из тех, кто сохранил рассудок, нет повода о низком на высоком слове говорить. Забыть – и то не стоит сил. – гремит цепями, а эхо долгое, от бесконечности бормочущих голов, идёт по витражам вибрационными рядами.
По случаю, приглядываюсь до бериллия барханов через надёжного стекла запор. Не утихает буря в мире сим с тех пор, как ко дворцу пришли нечистые на помыслы и дан им был решительный отпор.
Средь половинок лун, блестящих живописно от частиц, подброшенных до трубчатого покрывала облаков, угадываются очертания колонн разрушенных, а с ними рядом… Плеяда панцирей-бугров? Неужто при песках, у старого иссохшего фонтана, последний зверь изрёк посмертную мелодию телесного органа?
– Эйр, ты здесь? – следит за направлением очей. – Разглядываешь ночи свет?
Почудилось. Нельзя надолго отлучаться, он просит от меня ответ.
– И да и нет. Я нахожусь в раздумьях.
– О чём же?
– О судьбе. – приподнимаю от узоров клисса руки и дымкой возвращаюсь в зал. – Похоже найдено решение. – иль мною дирижируют полночные виденья? – Я знаю, как спасти твою сестру, не вовлекая вас и далее в нечестную забаву.
– Тогда скорее, расскажи свой план, коль есть на гнёт господ управа! – в молчании тягучем прибываю. Устала. Как будто дни идут за годы… – Эйр?
– К последнему из наших пробуждений окончатся невзгоды. Мною сейчас даны подложные указы, разосланы оставшиеся верными гонцы. – касаюсь сгустков, вспухших у виска. – Сестру твою сопроводят до этой залы и, когда из-за меня вдруг всполошатся подлецы, спадут оковы, разбиваясь, ты с нею поспешишь прям к кораблям через пустыню.
– Но как же ты? Коль хлынет в зал песок сквозь сломанный витраж… – представил. – О нет, всезнающая Эйр! Я смерти не могу предать последнюю богиню. Кого угодно, только не тебя.
– Представилась возможность, так спасай любимых! Спасай себя. – хочу, но не могу, в сне истощившись, кричать на верностью исполненного Жара. – Ты этого желал ведь с самого начала. Спасайся.
– Желаю и сейчас, но не такой ценой.
– Меня не тронет стража. – лгу. – Не тронут господа. – лгу вновь. – И толпы не пройдут за линию Дэхзажа, защитника и стража. Я и сама не помню сколько здесь живу. Как можно им, как к смерти ближе восстоящим, убить того, что с нею не в ладах? Оставь тревоги.
– Тревоги? – беспечностью он возмущён. – Ещё не выжил ни один богоподобный, что перешёл пред властолюбцами дороги!
Расслабившись, я улыбаюсь, поглаживаю руки, ниши трона обвожу, худую спину изгибаю на показ, но всё же выдаю намёк, сокрытый блеском чёрным подведённых глаз.
– Нугхири. – догадался, смиряясь недовольно с планом. – Мудрец великий в самом деле жив сейчас.
– Сейчас, вчера иль завтра – великим время не указ. Ведь он один из лучших. – шепчу на ухо Жару нежно: – Один из нас…
– Я до сих пор не понимаю. – главой мотает, а тени, что всегда гонимы, перед последними ступенями у трона играют. – Сказала раньше ты: "В конце ответ, я вспомню". Но почему так важно это знанье? Пусть даже и найдут Нугхири господа, пусть он, во что не верю, согласен будет повести вперёд народ заблудший к доле лучшей по возвращению, но власть? Уже украденное дважды не украсть! Былое слишком далеко.
– И потому так близко… – не поднимаясь с трона, я Жара кругом, дымкой обхожу.
– Загадкам времени не нахожу я, Эйр. – смущён и с толку сбит.
– Ох Жар, сама ведь мало знаю. Сколько не зрю я сон – одни обрывки после остаются. – волнуюсь, а факелы, сжимаемые толпами в руках, под сквозняком мечтают огоньками к входу дотянуться.
– Из-за чего не можешь к прошлому лицом ты повернуться?
– Хотела бы ответить, но для самой себя былое отворить, что призрака ужасного приветить. День ото дня мне тяжелей, не мог сего ты не заметить.
– Тогда довольно на сегодня? Событья завтрашнего ждём? – вставая, отдых предлагает.
– Нет! – узор последний клисса голос обретает, под ногти лезвием расточенным вползает и разум всполохами света заполняет. – Последняя осталась в песне часть. Не уходи.