Гонец из Пизы

Старушки оказались не по возрасту понятливы и вопросов не задавали: неясные подозрения просто не успели у них сформироваться за скоростью неожиданной процедуры. Хотя их мыслительные процессы не носили столь интенсивный характер, как у двадцатилетних моряков, но общий ход мыслей был верным: дают – бери и беги.

– Ах… Где… Благослови вас Бог, сыночки!

– Тебе, тебе…

Благодатная почва для процветания благородных разбойников была взрыхлена и удобрена многими последними годами: даже Ванька Каин, начни он раздавать им деньги, был бы провозглашен голубем от Сергия Радонежского. Если справедливость не может торжествовать вообще – с тем большей признательностью встречаются любые частные ее проявления. В данном случае справедливости было проявлено ровно на сто долларов – а это большие деньги для пенсионера, почти способные уравновесить собой деяния царя Ирода или финансовый кризис девяносто восьмого года.

Толкание происходило деликатно: боялись раздражить благодетелей. Брали в лапку и отваливали. Двадцать семь человек получили по сто баксов, и еще четверо – по две тысячи рублей. Остатки Шура сунул боровичку с ушами: Нам некогда, подели на всех и раздай, как встретишь. Не отдаст – и черт с ним, бухгалтерию разводить нет времени.

Лоцман с Сидоровичем уже покуривали на берегу.

– Дуем на корабль, – стараясь не выказывать торопливости, подпихнули друг друга локтями. – Подъедет Мознаим – увидим, доставим. А здесь светиться нечего.

Ял приподняли на талях, сами курили у борта. Чертов Мознаим провалился. Смеялись не без нервности – дать бы ход скорее.

– Международный матросский летучий смертельный отряд пролетарского гнева – это откуда?

– Кажется, Пикуль.

– Лавренев, грамотеи, – бросил проходивший мимо Беспятых.

Кондрат стряхнул пепел с кожаного лацкана, задрал кожаный обшлаг над часами:

– Ну хорошо. Дело мы сделали. Но поймет ли нас милиция, а главное – что мы ей скажем?

– Скажем, что будем разговаривать только с военно-морским патрулем. – И захохотали (отход адреналиновой реакции).

Но милиции, как и ощущалось почему-то сразу, не последовало. А последовал визит совершенно же непредусмотренный.

– 10 —

К берегу, покачиваясь на неровностях и мягко осадив, подъехал джип размером с автобус – линкольн навигатор, черный и лаковый, как люксовая душегубка.

Из серо-жемчужного лайкового чрева вышли средних лет мужчина в верблюжьем реглане и спортивный молодой человек в черном длиннополом плаще и с черным большим кейсом, скорее даже саквояжем.

Они перешагнули в катерок, отделанный по планширю полированным деревом. Катерок фыркнул, выдул над водой угарный клуб и, тихо постукивая движком, подрулил к борту.

– Господа моряки! – вежливо встал в катере мужчина. – Я бы хотел подняться к вам с визитом дружбы. Трап можно спустить?

Переглянулись: хватит с него и штормтрапа. Скинули за борт. Он достаточно ловко взобрался на палубу.

– У меня несколько слов к старшему вашей… береговой команды.

– Я старший, – выступил Шурка вперед Кондрата. – В чем дело? – Офицеры, слава Богу, были внизу, что избавляло от преждевременных и малоприятных объяснений.

– Вы не пригласите меня в помещение? Кстати, кто реально командует кораблем?

Шурка подумал.

– Командир, – неторопливо сказал Кондрат.

Мужчина кивнул. Он был похож на отставного функционера крепкого замеса: резкие морщины, густая проседь, в начинающей грузнеть фигуре ощущался запас силы. Абсолютное и непринужденное спокойствие как-то снимало любые возможные напряжения в общении. Ну свой со своими. Доброй школы босс. – Я так и думал. А кто командир – можно спросить?

Какие секреты, решил Шурка.

– Капитан первого ранга Ольховский. А почему вы, собственно, спрашиваете?

– Имею серьезное предложение, – улыбнулся мужчина. – А имя-отчество?

Ольховский сидел в каюте за столом, подперев кулаками виски, и углубленно перечитывал Морской Устав. Мысленно он выкручивался перед судом офицерской чести, каковым для простоты и наглядности представлял собственную совесть. Методом перебора соотнося все эволюции Авроры с различными статьями Устава, он находил между ними все больше соответствий и связей – пусть косвенных, отдаленных, отвечающих скорее духу статьи, нежели букве. Это укрепляло его в сознании правоты и даже правомерности своих действий и благотворно влияло на нервную систему, изрядно истрепанную. Чем лишний раз подтверждается, что он был интеллигент, не лишенный вредной для офицера склонности к рефлексии.

Шурка постучал и доложил.

– Почему посторонний на борту? – тяжело спросил Ольховский.

Игнорируя тон и суть вопроса, мужчина отстранил Шурку и вошел с естественностью равного и званого гостя.

– У меня предложение, – повторил он. – Не позволите ли присесть, господин командир? Или мне лучше обращаться товарищ?

– Слушаю, – бросил Ольховский, не снисходя отвечать.

Мужчина сел без приглашения, непринужденно и с приветливым видом.

– Петр Ильич, простите пожалуйста, вы могли бы ответить, кто за вами?