Гонец московский

– Похоже, монах, – отозвался брат Эжен и добавил успокаивающим тоном: – Он нас не увидит.

В самом деле, стоявший у обочины мужчина был, судя по одежде, последователем учения святого Франциска Ассизского. Землисто-серый хабит[122], подпоясанный веревкой с тремя грубыми узлами. Остроконечный капюшон он сбросил на плечи, открывая напоказ тонзуру. Приблизившись, брат Жиль разглядел землистые из-за недельной щетины впалые щеки монаха, близоруко прищуренные глаза и лиловый нос.

К немалому удивлению тамплиеров, францисканец поприветствовал поравнявшегося с ним брата Антуана:

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.

И перекрестился.

– Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen,[123] – ответил де Грие.

– Ты видишь нас? – нахмурился д’Орильяк.

– О, да… – прогундосил монах. Видимо, цвет его носа проистекал не из пристрастия к вину, а от обычной простуды. – Гамор, Вуал и Заган могут скрыть вас лишь от неучей. Но образованному человеку достаточно…

– Ни слова больше! – прервал его Эжен.

– Как будет угодно брату-рыцарю. Орден Храма переживает нелучшие времена…

– Ты и об этом догадался?

– Это для меня столь же очевидно, прошу простить скромному монаху его хвастовство… – с деланым смущением проговорил францисканец. – Столь же очевидно, как и то, что брат-рыцарь родом из солнечного Лангедока.

Де Грие потянул меч из ножен:

– Боюсь, ты не оставляешь мне выбора, монах!

– Погодите, брат Антуан, – остановил его д’Орильяк. – Все-таки ученый человек. Мне будет интересно с ним поговорить.

– Но тайна нашего похода…

– Наша скрытность не пострадает, – устало усмехнулся лангедокец. – Как я понимаю, выбор невелик: или убить случайного свидетеля, или предложить ему путешествовать с нами. Только так он не сможет нас выдать.

– Я согласен! Уверен, братья-рыцари Ордена бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона – наилучшие попутчики, на которых может рассчитывать нищенствующий монах, – скороговоркой протараторил францисканец. – Я готов сопровождать благородных рыцарей хоть на край света. Почту за честь…

Эжен и Антуан переглянулись. Глава отряда махнул рукой – поступай, мол, как знаешь.

Д’Орильяк знаком приказал монаху занять место у стремени его коня.

– Меня зовут брат Бертольд, – глядя снизу вверх и потирая щеку ладонью, представился их новый спутник. – Брат Бертольд. Братья из монастыря Святого Мартина, что в Майнце, дали мне прозвище Черный. А все из-за моего увлечения алхимией…

Жиль понял, что сейчас начнет хохотать во все горло, а потому отвернулся и зажал зубами рукав. Несколько снежинок, соприкоснувшись с теплом его дыхания, растаяли без следа.

Глава восемнадцатая

Грудень 6815 года от Сотворения мира Смоленская дорога, Русь

По чести признаться, смоляне относились к пленным очень хорошо. Может быть, потому, что сами не решили окончательно – головники это, повинные в убийстве, или свидетели преступления, которых следует расспросить строго, но благожелательно. Вдруг после извиняться придется?

Воевода Илья, всякий раз, проезжая мимо, хмурился, кусал губы и отворачивался. Похоже, чувствовал себя неловко за наговоренные в запале резкие слова, за угрозы и обвинения, до сих пор не подтвердившиеся. Да и подтвердятся ли? Бабка надвое гадала. Русский человек горяч, но отходчив. Когда ссорится, какие только обвинения в лицо не бросит, а то и в ухо кулаком… Просто так, для лишней убедительности. Зато потом, поостыв, клянется в вечной дружбе, зовет хлебнуть браги и вот уже вскоре размазывает рукавом слезы по лицу, рассказывает, как был неправ, просит простить дурня и не держать зла.

Правда, воевода до извинений еще не дошел. Нетрудно догадаться почему. Де Тиссэ вел себя исключительно надменно, от смолян нос воротил, разговаривать ни с кем не хотел – даже с Никитой и Уланом мог обменяться за день всего лишь парой словечек. А унизиться, признав свою ошибку перед сопливыми мальчишками, Илья Приснославич не мог. Гордость не позволяла.

Зато его дружинники уже на второй день шутили и весело переговаривались с парнями. Тот же Твердила оказался великим знатоком прибауток и напропалую веселил соратников. Не отставал от него и круглолицый Всеволод, следопыт и разведчик, каких поискать. Все время крутились рядом на конях Мокроус и Куденя Вершиничи, братья-погодки. Вроде как и присматривали за пленными, но все больше расспрашивали о жизни в Москве, чего тамошние князья добиваются, как простому народу живется, доколе люди русские терпеть будут баскаков, и не пора ли дружно, всем миром за Орду взяться. И тут же, увлекшись, сами себе отвечали – пока русские князья не прекратят выяснять, чей род старше, да у кого мошна плотнее, да чьи дружины вооружены и обучены лучше, ничего у них не получится. Дружить князьям надо, а не доносы друг на друга возить хану Тохте, как Михаил Тверской и Юрий Московский.