Гонец московский

Брат Жоффрей все вышагивал и вышагивал, словно журавль. С прямой спиной и высоко задранным подбородком. От смолян воротил нос. Те поначалу пытались с ним заговаривать, но вскоре обиделись и отстали. А он продолжал шагать. На второй день пути уже не отвечал на вопросы Никиты. Молчал и сопел в заиндевевшие усы. Смотрел только по сторонам, на обступившие дорогу ели, под ноги – на истоптанный копытами снег, на небо, удивительно синее, без единого облачка. Будто бы он здесь один. Просто вышел на прогулку для собственного удовольствия. Хотя от еды, предложенной на привалах, не отказывался. Это злило Никиту больше всего. Раз ты такой из себя гордый и не желаешь ни с кем словом перемолвиться, то и голод терпи.

Потом мысли парня перенеслись к оставленной вместе с разгромленным обозом кукле. Жаль старичка-домового. Замерз, наверное… И все из-за его, Никиты, глупой ребячливости – постеснялся попросить у Приснославича разрешения разыскать и захватить с собой игрушку. Побоялся, что дружинники-смоляне засмеют. Что же ты за воин, если в куклы играешь? А уж что сказала бы загадочная Василиса, и подумать страшно. Теперь дедушко наверняка погиб. Он ведь привык сидеть за печкой, в тепле и уюте. Даже путешествие в лапте за пазухой давалось ему нелегко. Никита это видел по осунувшемуся морщинистому личику, свалявшейся, некогда ухоженной бороде, вечно озабоченному голосу доброго советчика. Но что случилось, то случилось… Домовик остался лежать в снегу. Может, до вечера он еще и выдержал, а потом попросту замерз. Жалко… До слез жалко. Нужно было уговорить его остаться в Москве. И не слушать никаких возражений.

«А люди не погибли? – тут же укорил себя Никита. – Столько людей нашли смерть, и смерть не самую легкую, а ты о домовом горюешь!»

Он махнул рукой и принялся усиленно думать о другом. О том, как будет выбираться из Смоленска, где искать отряд, возглавляемый Емельяном Олексичем, как они доберутся аж до Вроцлава, если уже сейчас, отъехав не так далеко от Москвы, едва не погибли и попали в столь трудное положение, что дальше некуда. На все эти вопросы следовало находить ответы, но они упрямо не желали поддаваться. Может, де Тиссэ уже давно придумал, как все устроить? Но, глянув на выпрямленную, как доска, спину крыжака, Никита отчего-то расхотел заговаривать с ним. Будет еще время, не последний день в дороге…

Вечером они устроились как обычно. Отдельно от большинства смолян, зато под присмотром Твердилы и братьев Вершиничей – они крутились поблизости вроде как невзначай, но не отходили дальше чем на несколько шагов. Никита давно перестал обращать внимание на сторожей. Пускай сидят, если так хочется. Подумаешь! Ведь Илья мог приказать связывать пленников на ночь, чтобы не удрали, а ограничился лишь надзором. Опять же есть с кем поболтать о том о сем.

Давно стемнело. Ложки скребли о дно котелка. Брат Жоффрей, как обычно, ел отдельно от всех, отвернувшись к лесу. На него уже и внимание перестали обращать. Ну чудак-человек, что возьмешь?

Твердила принялся рассказывать о споре вокруг Брянского княжества, за которое боролись Василий Александрович, сын смоленского князя, и его дядька – Святослав Глебович. Василий был посажен в Брянске удельным князем, чтобы править под рукой своего отца. А Святославу достался в удел Можайск. Только он не удержал ни города, ни княжества. Захватил их Юрий Данилович тому уж четыре года назад и под руку Москвы привел. А князя Святослава пленником в Кремле держал до недавнего времени.

Только все чаще слухи разносятся, что отпустили Глебовича московские князья. Да не просто отпустили, а разрешили войско собирать. Может статься, и серебром подсобили. А еще в народе болтают – делал круглые глаза Твердила, – что войско Святослава наполовину из московских дружинников состоит. И при этом рыжий смолянин искоса поглядывал на Никиту: ожидал, что москвич – а ведь слугой Ивана Даниловича парень представился при первой встрече – проговорится или каким-либо иным образом подтвердит его слова. Теперь все от мала до велика в Смоленском княжестве ожидали, когда же Святослав двинет дружину на Брянск и чем ему ответит Василий. Оба князья из славного рода и друг друга стоили. Никто не решился бы предсказать заранее исход войны между ними.

Никита покивал-покивал, да зевнул, выворачивая челюсти. Грызня между здешними правителями его занимала постольку, поскольку могла воспрепятствовать достижению цели. А поддерживать или осуждать кого-либо из них он не собирался. А уж тем паче не стал бы это делать, зная, что принимают его за московского посла. Даниловичам и без того забот хватает – не годится их множить без нужды.

Заметив его зевоту и нарочито сонный взгляд, Твердила махнул рукой – раз уморились за день, нужно спать. Утро вечера мудренее, в дороге еще поговорим.