Гонимые

— Вы ничего не можете, не умеете! Уходите!

Джэлмэ сбросил с плеч халат, пнул его босой ногой и вышел из юрты.

Боорчу поставил светильник к очагу, осуждающе покачал головой и тоже вышел. Борте села в постели, прикрывая голые груди углом одеяла.

— Ну что ты делаешь, Тэмуджин! Из повозки выпрягается вол, а бьешь верховую лошадь.

— Молчи и ты! Мне не нужны советчики!

— Тебе не нужны советчики. Тебе не нужны нукеры. Ты снова останешься один! — Борте легла, отвернулась к стене.

Он поднял халат, брошенный Джэлмэ, оделся и вышел из юрты. В курене было тихо. Полная луна висела низко над серебристой степью. Край неба в татарской стороне подрумянила заря. Караульные, увидев его, качнули копья, замерли. Он молча прошел мимо, сутулясь больше обычного.

В неплотно прикрытый дверной полог юрты Джэлмэ пробивалась узкая, как лезвие меча, полоска света. Он, поколебавшись, переступил порог. Джэлмэ был уже одет. Макая клочок шерсти в молочную сыворотку, протирал ссадины на ногах. Здесь же были его брат Чаурхан-Субэдэй и Боорчу. Они о чем-то говорили, но едва он вошел, умолкли. Криво усмехнулся.

— Судите-рядите, какой я нехороший?

— Какой бы ни был, ты — хан. А кто мы? — Джэлмэ бросил мокрый клочок шерсти, стал обуваться, морщась от боли.

— Вы — мои друзья. Я, кажется, наговорил лишнего. Но разве выдержит сердце, когда сталкиваешься с таким коварством! Начнешь кидаться на собственную тень. Не обижайтесь. За ссадины на твоих ногах, Джэлмэ, Сача-беки когда-нибудь заплатит головой, Боорчу глянул через дымоход на небо:

— Не пора ли собираться?

Он тоже посмотрел на блекнущие звезды, подумал, что умница Боорчу, щадя его, не хочет, чтобы этот разговор продолжался. Они и в самом деле самые близкие друзья, ближе и лучше любого из родичей.

— Пора, друг Боорчу. Подымайте людей. Я пойду одеваться, От этого разговора ему стало много легче, но предательство Сача-беки не выходило из головы. Угрюмо думая о нем, надевал военные доспехи. Борте помогала затягивать ремни, оправляла на нем одежду.

— Возьми меня с собой, Тэмуджин.

— Зачем?

— Оберегать тебя.

— У меня есть нукеры. Ты смотри за сыном. И не давай спать охране куреней.

— Я все исполню как надо. А ты будь осмотрительнее. Сам же знаешь, горячность мешает тебе.

— А кому она помогает?

— Но другие умеют охладить себя. Мой отец, а его недаром зовут сэченом, говорил так. Если злоба застилает глаза и на конце языка обидные слова, не торопись произносить их. Перед этим один по одному пригни пальцы. Вот так. — Борте вытянула растопыренные руки, словно пересчитывая, прижала один по одному пальцу к ладони. — Можно и совсем незаметно. Опустила руки, спрятала их в рукавах. — Будешь так, делать, и врагов согнет твой ум, как эти пальцы.

Слух об отступничестве Сача-беки облетел курень и расположенный возле него стан прибывших воинов. Приехали дядя, Хучар, Алтан.

— Надо отменить поход и догнать Сача-беки! — воинственно выкрикивал коротышка Даритай-отчигин.

— Мы клялись быть вместе, — сказал Хучар. — Если трое не пришли, что делать остальным?

Алтан пыхтел, наливаясь густой краской.

— Их принудили отколоться твои нукеры. Они вели себя так, будто завоевали наши курени.

У Тэмуджина мелькнуло подозрение — уж не сговор ли тут? Сача-беки, Тайчу и Бури-Бухэ ушли. Эти готовы его догонять. Поход сорвут. Потом постараются оправдать предателей. Он опустил руки, один по одному сжал пальцы в кулак.

— О наших родичах-отступниках говорить будем потом. Когда возвратимся из похода.

Воины по четыре в ряд двигались мимо куреня. Толпа людей провожала их молчанием. Тэмуджин сел на саврасого коня. Алтан, Хучар, Даритай-отчигин тяжело поднялись в седла, поехали за ним. А следом строем, как стража, охраняющая пленных, ехали его братья — Хасар, Бэлгутэй, Хачиун, Тэмугэ-отчигин, старые друзья — Боорчу, Джэлмэ, Чаурхан-Субэдэй и новые товарищи — Хулдар, Джарчи. Он злорадно усмехнулся. Так-то, дорогие родственнички!

Тогорил уже поджидал его на условленном месте. От него Тэмуджин узнал, что татары, выматывая войско Алтан-хана мелкими стычками, отступают по реке Улдже.

— Мы должны как можно скорее соединиться с китайцами, — говорил хан.

Они сидели в походном шатре. Хан, его сын Нилха-Сангун, брат Джагамбу, нойоны были в дорогих доспехах, отделанных серебром и бронзой.

Бедняга Хасар едва сдерживался, чтобы не пощупать руками сияющие латы Нилха-Сангуна.

— Хан-отец, а почему татары идут по Улдже? Куда они направляются?

— Думаю, к нутугам тайчиутов.

— Я тоже так думаю. Они соединятся с Таргутай-Кирилтухом, последуют дальше, и к ним пристанет Тохто-беки со своими меркитами. Надо перехватить татар на дороге.

— Надо бы. Но чэнсян[48] повелел идти к нему.

Нойон Тогорила Хулабри сказал недовольно:

— Чэнсян пустит нас впереди, мы будем рубить татар, а его воины давить нам спину и подбирать добычу.

И по тому, как одобрительно загудели другие нойоны, Тэмуджин понял, что Халабри высказал не только свою думу. Вмятинки на рябом лице Тогорила потемнели.

— У вас одна забота — добыча. За плечами чэнсяна десять туменов воинов. Пока они в степях, лучше не задирать носа.