Бараки всегда строили с запасом, и свободного места в них было хоть отбавляй. Отыскав укромный уголок, шестеро людей не раздеваясь упали в скрипучие койки. Но не смотря на опустошающую усталость, возбуждённый мозг ни в какую не отпускал капитана в объятия Морфея. Шорл лежал с закрытыми глазами, и думал, вспоминал, переживал… Неостановимая мыслительная карусель катала его до самого утра, так и не дав по-человечески выспаться. К рассвету он чувствовал себя более разбитым, чем до отхода ко сну.
Позавтракав из солдатского котла, странники оседлали коней, и понеслись дальше. Лес обрывался без предупреждения — вот он есть, и вот его уже нет. Как ножом отрезало. На смену зелени пришли голые каменистые холмы, но к вечеру ландшафт выровнялся, и на сцену вернулись деревья, но уже не в таком количестве. Вместе с тем, начали встречаться и люди: как правило, это были купцы с товаром, и вооружённым до зубов сопровождением, но попадались и фермеры, и просто праздные зеваки. Поскольку места обитания нечистой силы остались позади, встречавшиеся на пути деревни — а их становилось всё больше — не имели ни стен, ни регулярной военной охраны. Стали также появляться фермы, мельницы, пастбища… Близость цивилизации чувствовалась во всём.
Ночевали в каком-то селе. «Каком-то» — потому что название у Шорла не отпечаталось. У него вообще мало что отпечаталось за тот блеклый, скудный на события день… Но нет худа без добра: ночью он спал как убитый. А с первыми петухами, путешественники опять умчались вдаль, и стражу спустя, копыта их лошадей ударили о каменную мостовую столичного проспекта.
Отчего-то, расхваленный полковником город восторженного трепета у Лийера не вызвал. И хотя тёмно-серые мостовые были тщательно выметены, а каменные дома излучали достаток и благополучие, в Руме не было никакой изюминки, ничего такого, что могло заставить взгляд остановиться дольше чем на несколько секунд. Не было здесь ни неприступной цитадели, чьи остроконечные башни скрывались бы в белизне облаков, ни пышных дворцов и замков, облицованных редким камнем и позолоченной мишурой, ни изысканных храмов, тонущих в пошлой роскоши. Единственное, в чём Руму не было равных, так это в размере — город занимал целых двести квадратных километров, и давал приют трёмстам пятидесяти тысячам людей, являясь таким образом, самым большим — как по площади, так и по количеству жителей — городом на планете. «Дворцы есть.» — прояснил ситуацию их несловоохотливый гид — «Но мало, и только в самом центре. А вот цитадели и правда не имеется, но… Для чего бы она здесь стояла?» Эролс некоторое время смотрел на каперанга, ожидая выдержанного ответа, но Шорл лишь неопределённо пошевелил бровями. «Цитадель здесь обязана быть по той простой причине, что таллские фентезийные писатели всегда ставят её в им же вымышленных древних городах.» — сформулировал он свои мысли, но подозревая, что такой аргумент амнейца навряд ли убедит, озвучивать его не стал.
Впереди замаячила водная гладь. Парпала, самая полноводная река на материке, имела множество рукавов, большинство которых начинались далеко на улсе, среди отрогов большого Пральского хребта. Её воды текли через Тришь, затем Торуанское королевство, и наконец пересекали Амнею, на зуте которой впадали в какой-то там залив… На данном отрезке ширина реки, по визуальной оценке каперанга, составляла полторы-две граты — большего на Сиаре он пока что не видел. И прямо по курсу, через могучую реку был перекинут мост. Трудно представить, каких титанических усилий стоило амнейцам соорудить это чудовище, но то что получилось, заставило капитана забрать свои слова обратно — достопримечательности-таки в Руме имелись… Метров на четыреста, от каждого берега в воду вдавались обычные для средневековья мосты, — низкие, со множеством опор, и с короткими пролётами — но между ними, соединяя две половинки, была раскинута гигантическая арка, чья высшая точка восставала над поверхностью воды метров на полсотни. Это позволяло даже крупным морским кораблям свободно проплывать под мостом, что было немаловажно, учитывая что Парпала являлась важнейшей судоходной артерией Амнейского государства…
Но мост отличался не только габаритами — на украшения архитекторы тоже не поскупились. Вдоль краёв стояли искусные мраморные скульптуры, изображающие всех без разбору: закованных в доспехи воинов, задумчивых бородатых мыслителей, скрытых под длинными балахонами монахов, обыкновенных крестьян, одетых в лохмотья бедняков… Что означала эта вздорная композиция? Единство всех слоёв общества? Равенство перед законом, перед богом? Шорл мог только строить догадки… Вопреки логике, движение по единственному на весь город мосту было довольно вялым — похоже, столичная знать предпочитала отсиживаться на «родном» берегу, а не сновать туда-сюда, как часовой маятник…