Гонка по кругу

– Мне надоели все эти протокольные формулы, – голос Кухулина, не отрывавшего пристального взгляда от ответчика, был тих, четок и тверд, – но я отвечу на вызов. Очень часто люди, уверенные в своем безусловном превосходстве, оказываются потом в нелепых ситуациях. Уважаемый Верховный Хранитель Книг ошибся, полагая, что я не читал данное произведение. В юности у меня имелось достаточно времени для сотен и сотен книг, как художественных, так и научных. Но сейчас не это важно, а важно толкование. Ведь так у вас положено?.. Тогда слушайте: победив, Волкодав стал легендой, и легенда эта превратилась в дополнительное орудие угнетения. Теперь каждый каторжанин гарантировано знал, что может сразиться с охранником и быть освобожден. Но тысячи и тысячи других все так же будут гнуть спины на эксплуататоров. Отныне каждый думал только о себе, о том, что лично он выйдет однажды один на один с вертухаем, убьет его и избавится от оков. И плевать на остальных. Эта мечта вытесняла мысль об организованном сопротивлении, о том, что можно объединиться с товарищами по несчастью и взбунтоваться. Легенда о Волкодаве была на руку поработителям, – ведь лучше лишиться одного стражника и отпустить одного раба, чем получить массовое восстание и потерять контроль над рудниками. Отсюда я делаю вывод, что пресловутая Судьба, так восхваляемая браминами, говорит об обратном: мое избранничество принесет вред всем обитателям метро. Я не являюсь избранным, и моя жена, и мой друг должны быть отпущены на все четыре, вернее на все шесть сторон.

В комнате повисла многозначительная пауза. Судьи молча переваривали сказанное. Истец и ответчик пристально глядели друг на друга. Наконец, не выдержав, Верховный Хранитель отвел взгляд. Как не крути, а Кухулин дал достойный отпор доводам мудрствующего книжника. Теперь кшатрии со спокойной совестью проголосуют за своего протеже. Тем не менее Хранитель знал, что все равно не проиграет процесс – ведь брамины в любом случае отдадут голоса в его пользу.

– Хорошо-о-о, – не по-протокольному протянул генерал Шогин, в очередной раз протирая взмокшую лысину, – Суд принял толкования состязающихся. Предлагаю перейти к голосованию. Кто из уважаемых судей полагает, что Судьбе угодно признать правоту достопочтенного истца?

Четыре руки, руки кшатриев, в том числе и генерала Шогина, взмыли вверх.

– Хорошо-о-о… кто из уважаемых судей полагает, что Судьбе угодно признать правоту достопочтенного ответчика?

Книжники подняли руки. Таким образом, как и предполагал Верховный Хранитель, голоса разделились поровну: четыре на четыре. Теперь все решало слово секретаря. А им был один из преданнейших делу браминов людей. Что ж, прости, великолепный Кухулин, но быть тебе избранным до конца дней своих. Хранитель злорадно улыбнулся.

– В соответствии с регламентом… – генерал Шогин прокашлялся и продолжил, – в соответствии с регламентом при равном количестве голосов, отданных за достопочтенных истца и ответчика, право голоса предоставляется секретарю.

Маска сдержанного благочестия окончательно слетела с лица Верховного Хранителя, он заулыбался еще злораднее, с нескрываемым торжеством взирая на Кухулина. Попался, голубчик! Теперь не отвертишься! Каждую ночь будешь в Библиотеку лазить и приносить если не фолиант с аспидно-черными страницами, то какие– нибудь ценные экземпляры. Будешь знать, как связываться с браминами!

– Я полагаю, что Судьбе угодно признать правоту… – послышался сзади ледяной, неестественно хриплый голос секретаря, – Судьбе угодно признать правоту достопочтенного истца, благородного Кухулина.

Улыбка мгновенно сползла с лица Хранителя; он ощутил, как холодеет кожа на щеках и индевеет затылок. Такого просто не могло быть. Ни один брамин не посмеет пойти против интересов собственной касты, а уж тем более…

– Предательство… – сорвалось еле слышно с губ Верховного Хранителя. Он медленно обернулся.

Судьба благоволила замыслам книжника, жребий исполнять обязанности секретаря выпал брамину. И Хранитель настоял, чтобы заседание стенографировал преданный до фанатизма Станислав Семенович Спицын, он же – агент Спица. И вдруг произошло такое…

– Предательство…

Верховный Хранитель заглянул в бесстыжие глаза ренегата, желая постичь, что заставило Спицу изменить делу всей жизни. Брамин-отступник ответил прямым, вызывающе дерзким взглядом.

– Судьбе угодно признать правоту достопочтенного истца, – повторил Спица, и в голосе его звучала сталь.

И на ошеломленного грамотея снизошло озарение. Такого человека нельзя было купить даже несметными богатствами в виде тысяч патронов и тонн тушенки, не отступился бы он от принципов и ради самой красивой женщины, не позарился бы и на самую высокую должность. Потому агент Спица и не отвел глаз, не устыдился осуждающего взгляда сюзерена. Он не был предателем – он просто сменил веру, стал служить новой идее, новому господину, так же беззаветно и фанатично, как раньше служил книжникам. Но что его подвигло на это?