Гонка по кругу

Вольф хмыкнул. Странный этот парень с Баррикадной. Как там его раньше звали? Коляскин… Колесников… Колусенко… В общем, неважно как. После провала операции не побоялся вернуться в Рейх. А ведь его могли и расстрелять. Но гауляйтер посчитал возвращение Ганса знаком искренней преданности, а потому парня даже наказывать не стали. И теперь вроде все у него идет просто отлично. Из кандидата в рядовые был произведен сразу в офицерское звание. Когда еще случалось нечто подобное? Девушка у него есть, принадлежит исключительно ему и никому более. Как там ее… Хельга, кажется. На хорошем счету у начальства. Редкое везение, одним словом. Чего еще от жизни надо? Почему он будто в воду опущенный?

Гауляйтеру захотелось подбодрить бойца, и, повинуясь сиюминутному импульсу, он сказал:

– Знаешь, я подумываю дать тебе звание, которое имел Брут. Хочешь стать штурмбаннфюрером?

Парень посерел лицом, но довольно-таки бодро ответил:

– Я служу Рейху, а иметь желания не моя прерогатива.

Вольф недовольно поморщился. Как может не радовать такая заманчивая перспектива? Сосунок хренов! Дать тебе, что ли, наряд вне очереди? Или три наряда?

Немного поразмыслив, гауляйтер решил, что на носу Новый год, и не стоит портить праздник ни себе, ни другим.

– Иди, Ганс! – рявкнул он. – И запомни, о найденном письме никому ни слова!

Откозыряв, Ганс Брехер покинул помещение, а Вольф откинулся в кресле и принялся рассматривать свастики знамен, расставленных вдоль стен. Крест с загнутыми концами – это крест, движущийся по кругу. По вечному кругу, разорвать который невозможно…

Отгоняя мрачные мысли, гауляйтер тряхнул головой. Вон из головы всякую дрянь, все закончилось не так и плохо!

Вольф спас свою задницу от гнева фюрера. Нацистские боссы сделали вид, будто действительно посылали на соревнования команду Четвертого Рейха, но когда победа была близка, гордые арийцы, показав незыблемое превосходство над унтерменшами, отказались участвовать в ганзейском фарсе. Конечно, в метро знали, что Феликс Фольгер выступал на Играх по подложным документам и по собственной инициативе, – ведь он объявил об этом на всю Добрынинскую. Но для внутреннего потребления такая легенда вполне пойдет.

Впрочем, проклятый ренегат теперь мертв, а мертвого очень удобно возводить в ранг героя или подлеца и приписывать ему то, что выгодно. Покойник уже ничего не опротестует…

Однако не стало не только Феликса, но и Евы. Вольф почувствовал, как у него защемило сердце: «Мерзавка! Бесстыжая мерзавка, вот кто она! И это моя сестра! Неблагодарная! Сколько лет я ее опекал, оберегал, и все для того, чтобы она смылась и, в конце концов, сгинула».

Гауляйтеру стало не по себе от малознакомого, давно позабытого чувства, грозящего прорвать плотину нордического спокойствия. Вольф совершил внутреннее усилие и подавил ростки горечи.

«Дело партии и расы превыше всего, – сказал он сам себе, – выше родственных отношений, выше дружбы, выше любви!»

И, чтобы окончательно возобладать над никчемными и лишними в этой жизни эмоциями, гауляйтер вскочил с кресла, схватил письмо Феликса Фольгера и, вытащив из кармана зажигалку «Зиппо», с третьей попытки поджег его. По бумаге побежали красно-желтые языки пламени, и Вольф, созерцая разрастающийся огонь, напряженно прошептал:

– Нет у меня никакой сестры. И никогда не было. И письма этого никогда не было.

«И пусть только попробует кто-нибудь произнести имя Евы вслух, убью! – подумал гауляйтер. – Не было ее, не было никогда… И Кухулина тоже запрещу упоминать. Если он – сверхчеловек, тогда он должен был прийти в Рейх, уберменши тянутся к уберменшам. А если он отверг нас, значит… значит, его НЕ СУЩЕСТВУЕТ!!!»

В комнате запахло горелым. Гауляйтер Пушкинской Вольф поднял глаза и посмотрел сквозь дымок на свастику одного из знамен. Из-за нагретого, колеблющегося воздуха в сумраке помещения казалось, что она двигалась по кругу.

31 декабря 2033 года

День

Председатель Красной Линии товарищ Москвин, постучав пальцем по беличьему колесу, по которому бежал хомяк, и отпив из граненого стакана в подстаканнике грибного чаю, дочитал последнюю строчку письма.

– Ага, – медленно протянул он. – А этот Фольгер, он фашист?

Человек с худым, нездоровым лицом и тонкой бородкой, сидящий за столом напротив, кашлянул в кулак и сказал:

– Это сталкер, сотрудничавший с Четвертым Рейхом. В основном в вопросах доставки ценностей с поверхности.

– Ага… значит, все-таки фашист, – сделал вывод председатель.

– Нам выгодней представить его как человека с трудной судьбой, товарищ Москвин. Как индивида, запутавшегося в своих взглядах, но прозревшего под конец жизни, увидевшего всю суть классовых противоречий буржуазного общества Ганзы и внутренне осудившего милитаристские устремления Четвертого Рейха. Именно поэтому, гонимый совестью, он решил участвовать в Играх по подложным документам и тем самым опозорить Ганзу и Рейх. Это неплохой ход в данной ситуации, – человек с худым лицом закончил свою речь и, немного помедлив, добавил: – по-моему.