Гонка по кругу

– Знаешь, что я тебе скажу, Ганс Брехер? Личные жены могут быть только у офицеров, начиная с унтерштурмфюрера, – Брут указал взглядом на онемевшего от страха начальника караула и убрал нож от его горла. – И вот я хочу спросить тебя: кому мне отдать в жены мою добычу? Кому достанется Хельга? Скажи мне, Базиль Цвёльф достоин такого поощрения?

Ваня бросил злой ледяной взгляд в сторону начальника караула. Еще десять минут назад бывший кандидат в рядовые, наверное, невнятно мямлил бы, боясь неправильно ответить. Но за этот короткий промежуток времени что-то очень сильно поменялось в нем. Поменялось безвозвратно. Взорванный котел не собрать по кусочкам. И Ваня Колосков, нареченный Гансом Брехером, произнес твердо:

– Нет! Не достоин!

– Тогда поменяйся с ним местами, – Брут сделал шаг в сторону, как бы приглашая Ваню к действию. – Ты ведь достоин Хельги, не так ли?

И Ваня, до боли сжав в пальцах дубинку, двинулся на начальника караула. Базиль Цвёльф, бледный и беспомощный, стоял на полусогнутых ногах, ожидая неминуемой расправы. Ваня понял, что Базиль не окажет никакого сопротивления. Избивай его хоть до смерти – он будет безропотен и жалок, потому что, в отличие от бывшего кандидата в рядовые, не имел права на силу. Права, которое берут, а не получают.

Начальник караула поднял руки, закрывая голову, но Ваня, вопреки ожиданиям Базиля, пнул его берцем под колено, а затем уже, когда тот падал, размашисто ударил несчастного дубинкой по лицу, разбив ему нос. Начальник караула, пачкая кровью замызганный пол, взвыл от боли. Ваня хотел вновь замахнуться, но вместо этого остолбенел. Он испытал незнакомые раньше ощущения. Странная, невероятно сладостная дрожь родилась внизу живота и молниеносными, трепещущими, то расширяющимися, то сокращающимися щупальцами растеклась вдоль тела. На мгновение, созерцая корчащегося мужчину у своих ног, парень погрузился в сумрачную эйфорию безграничной власти над другим человеческим существом. И это ему дико понравилось. В тот же миг, испугавшись собственных чувств, он выронил из рук резиновую полицейскую дубинку. Нет, это не мог быть старый Ваня Колосков, – это кто-то иной блаженствовал, вкушая чужую боль…

– Да, унтерштурмфюрер Ганс Брехер, теперь ты меня понимаешь, – оскалился Брут. – Правда, непередаваемое наслаждение? Маловато ты наподдал ефрейтору Базилю Цвёльфу, но для первого раза – зачет, – штурмбаннфюрер повернулся к зевакам и выкрикнул:

– Слышали все?! Я, Брут Арглистманн, властью, данной мне гауляйтером Вольфом, присваиваю Гансу Брехеру младшее офицерское звание, и Хельга отныне принадлежит ему! А это дерьмо теперь обычный ефрейтор. И так будет с каждым, кто решил, что в Рейхе нет порядка!

– За что, герр Брут? За что? – Базиль приподнялся на коленях и с почти детской обидой посмотрел на собственные руки, измазанные кровью.

– За что?.. Ты спрашиваешь, за что? – удивился штурмбаннфюрер и неожиданно с разбега впечатал носок берца в пах бывшего начальника караула. – За то, что пост Е-3 давно превратился в позорное посмешище Рейха! – Брут пнул задыхающегося новоиспеченного ефрейтора под дых. – За то, что ты спишь во время службы! – снова удар. – За то, что ты пьешь и разложил дисциплину… – Базиль получил ногой под зад, – за то, что умеешь воевать только с одиннадцатилетними девочками… – еще один пинок в грудь, – и, наконец, за то, что ты дристлявый слабак без яиц и мозгов!

Кое-как придя в себя от только что испытанного жуткого удовольствия, Ваня обратил свой взор к Оле. У девушки было мокрое от слез лицо. Она дрожала, точно на ледяном декабрьском ветру. Казалось, еще немного и она потеряет сознание от ужаса. Сердце парня болезненно сжалось, и он кинулся к возлюбленной. Ваня крепко обнял девушку, прижал ее к груди, закрыл руками, словно пытаясь оградить от черного беспощадного мира, где давно уже не осталось места для нежности и искренних слов.

– Прости меня, Оленька… – прошептал он тихо-тихо в самое ушко, чтобы его никто не услышал, – прости меня… я люблю тебя и никому не отдам…

Девушка ничего не ответила, она сильнее прильнула к нему, и лишь плечи сотрясались в безмолвном рыдании.

Между тем в руках у штурмбаннфюрера вновь появился нож; он наклонился над избитым бывшим начальником караула и придавил его коленом к полу. Ваня не мог видеть, что происходит, из-за широкой спины Брута, но отчетливо услышал жалобный скулеж Базиля.

– Руки! – зарычал штурмбаннфюрер. – Руки убрал! Я сказал, убрал руки!

Брут выпрямился, повернулся к парню, и тот увидел зажатую в пальцах офицера верхнюю половину уха. Ваню от этого зрелища не затошнило; он не почувствовал омерзения или страха, лишь крепче прижал к себе Олю. Чтоб она случайно не увидела.

Брезгливо поморщившись, штурмбанфюрер швырнул кусок уха в арочную тьму, а затем принялся тыкать в толпу пальцем: