Я все прекрасно понял. Векс был прав: я уже раз десять думал о том, чтобы рвануть к ближайшему кораблю. Вероятно, об этом думал каждый призрак, когда его впервые выпускали из дома. Но я знал, что половина монеты значит для души. Она – ее якорь, и, повредив ее, ты повреждаешь и призрака. Если она уничтожена, душа тоже гибнет, отправляясь в небытие. В Крассе половину монеты нагревают в сковороде – так, что она почти плавится, и от этого призрак прибегает, крича так, будто его режут. Жестокие аркийцы, несомненно, изобрели более изощренные и бесконечно более болезненные методы.
Мне под ноги бросили корзину, сплетенную из пальмовых листьев. К ее ручке был прикреплен клочок папируса со списком – аркийские иероглифы и небрежно выведенные слова на общем языке. На ней же висел сверток с серебряными монетами. Мне, в основном, предстояло искать фрукты, шерсть, а также несколько странных вещей, объяснять предназначение которых Векс отказался. Он сказал, что добыть их будет непросто, но я был не против испытаний, ведь они позволяли – хотя бы ненадолго – ощутить вкус свободы.
– Джеруб, пожалуйста, пожалуйста, попытайся сбежать, – сказал он, умоляюще стискивая ладони вместе. – Это будет лучшее событие за всю неделю. Обещаю тебе, я все сделаю быстро.
Я заглянул в его невидящие глазницы, надеясь, что он может увидеть мою злорадную усмешку. Затем я оттолкнул его и, размахивая корзиной, вышел под палящие лучи солнца.
Чуть отойдя от башни вдовы, другие призраки разделились, оставив меня стоять на перекрестке, похожем на паутину. Я попытался вспомнить поездку на телеге и решил направиться к Беспокойному морю, откуда дул холодный ветерок.
Даже мне, чужаку, казалось, что четыре часа в городе – это очень много. Но Араксу уже исполнилось тысяча лет, и каждый век бесцеремонно возводил постройки поверх предыдущего. Если бы город был живым организмом, то давно бы умер от проблем с сосудами: каждая дорога, по которой я шел, была забита людьми, телегами и животными. Мне преграждали путь козы, верблюды, лошади, ослы и огромные бронированные жуки на веревках. Тени дорогу никто не уступал. Меня пихали локтями и отталкивали в сторону; как живые, так и мертвые. Я мечтал подняться на одну из дорог, которые возвышались над улицами на опорах из песчаника. Некоторые шли вдоль самых крупных проспектов – всего лишь на уровне крыш высоких домов, но достаточно далеко от вонючего простонародья. Другие тянулись между шпилями или прямоугольными крышами зданий. Даже в этом богачи угнетали бедняков.
На ближайшей из таких высоких дорог я заметил компанию аристократов, которые ехали на прекрасных, угольно-черных пауках и поглядывали вниз, на город. Панцири пауков блестели не менее ярко, чем позолоченные поводья и украшенные самоцветами седла. О чем говорили всадники, я не слышал, но видел их презрительные улыбки. Я двинулся дальше.
Когда я вышел из унылой башни вдовы, мне показалось, город атакует все мои органы чувств. Лучи утреннего солнца падали под разными углами, образуя узоры между зданиями. Каждый раз, когда мне приходилось выйти из тени, что-то в моих парах начинало покалывать. На улицах безумствовали краски – навесы, одежда, сушащаяся на веревках, знамена, занавески и призрачные голубые фигуры. Одетых в шелка аркийцев было меньше, чем мертвецов, но я видел не только их: я заметил красную кожу и белый хлопок жителей Белиша, а также бледные лица сколов и даже меха и стеклянные украшения моих соотечественников, прибывших с опаленного солнцем востока.
Аракс был огромной империей, построенной с помощью войны и торговли, и, чтобы выжить, он растворил в себе все захваченное. Город Множества Душ стал кипящим котлом, в котором варилась похлебка из культур и при этом уникальным одновременно. Ингредиенты из Дальних Краев смешались здесь с аркийской пышностью, и в результате получилось нечто новое и уникальное. Доказательства тому я встречал повсюду.