Гонка за смертью

Мальчик ставил поднос с восхитительными блюдами на поднос, который я держал на своих предплечьях. Я радовался тому, что не чувствую запаха еды – ведь он еще больше усилил бы мои страдания.

Прежде чем выйти в темные коридоры, подальше от жара и шипения, царивших на кухне, я в последний раз взглянул на Векса и улыбнулся ему – для ровного счета. Если бы у него была кожа, он залился бы румянцем, а так он просто полиловел.

Под тихий стук столового серебра я топал по каменному полу, следя за тем, чтобы чай и пиво не разлились и чтобы ни один финик не скатился с тарелочки. Мне было сложно даже нести поднос, не говоря уж о том, чтобы держать его ровно.

Я сделал паузу, чтобы перехватить поднос поудобнее, и в этот миг один финик решил вырваться на свободу. Он подкатился к краю подноса и наткнулся на мой большой палец.

Я аккуратно поставил поднос на шкафчик, и теперь у меня появились свободные пальцы, которыми я начал ловить финик. Он был скользким из-за меда, и поначалу мои пары не могли его ухватить.

Стиснув финик пальцами, я поднял его к свету, доносившемуся из ближайшего коридора. Я помнил, как ел финики, когда был жив; помнил их высохшую твердую кожицу, под которой находилась сочная и липкая мякоть.

Я открыл рот и поднес фрукт к губам, мечтая только об одном – почувствовать хотя бы то, как он заполнит часть моего бесполезного желудка. Я хотел в последний раз получить ощущения от самого поедания пищи.

Финик прошел меня насквозь: медленнее, чем при обычном падении – мои пары удерживали его – но неотвратимо. Затем он со стуком упал на мраморный пол, и я посмотрел на него, словно на кучку дерьма. Хмыкнув, я положил финик обратно на тарелку – с пылью и всем прочим – и вытер поднос концом своего шарфа.

Сильнее всего ранит то, что ты не знаешь, какие мгновения станут для тебя последними – последняя трапеза, последний поцелуй и так далее. Больнее всего то, как они гораздо бледнее по сравнению с блистательным финалом, который ты себе представлял.

Мой последний ужин не был роскошным пиром: ни жареного поросенка с яблоками, ни моркови с пряностями, ни похлебки с колбасками. Мой последний ужин – водянистый суп с соленой рыбой. Я помню, как смотрел на него и думал об уродливости существ, которые вынуждены жить в морских глубинах.

Мой последний поцелуй стал прелюдией не к бурной ночи, а к пощечине.

Последнюю ночь я провел не на пуховой перине, а в вонючем гамаке.

Мои последние слова – «Твою мать», а не проникновенная речь, о которой я никогда не думал.

А мой последний трах? Он обошелся мне слишком дорого и был так давно, что мне больно об этом вспоминать. Стыд всегда затачивает клинок воспоминаний.

Похоже, что вдова Хорикс собиралась обедать в библиотеке. Охранники пропустили меня, но прежде тщательно охлопали мой балахон и осмотрели то, что лежало на подносе.

Она сидела в кресле; ее морщинистое лицо выражало нетерпение.

– Поставь его, – приказала она.

Я поставил поднос.

– Не туда.

Я передвинул его.

– А теперь принеси стол. Я же не простолюдинка, чтобы ставить поднос на колени.

Я принес столик и поставил его перед ее креслом.

– Ближе.

Затем последовала очередь подноса, и, пару раз втянув в себя ароматы, исходившие от блюд, она набросилась на еду.

От такой тал, как Хорикс, я ожидал чуть больше изысканности, ведь аркийцы славились своими роскошными балами и обедами. Манеры в Араксе были сродни ключам или деньгам: они помогали продвинуться. Но сейчас вдова Хорикс с хлюпаньем втягивала в себя полоски мяса и маринованные стебли папируса, словно не ела целую неделю. Судя по тому, что она состояла почти из одних морщин, это было вполне вероятно.

– На дальней стене полка. Там испытание для тебя, – сказала вдова Хорикс, набивая рот финиками.

Я посмотрел на костяные полки, но ничего не увидел, и поэтому подошел к ним поближе.

– Шкатулка.

На полке стояла одинокая деревянная шкатулка, инкрустированная серебром и нефритом.

На ней был сложный замок с тремя замочными скважинами. Прекрасная модель, созданная в прошлом веке – на Разбросанных Островах, если я не ошибался.

– Видишь?

– Да?

– Можешь ее открыть?

Я вздохнул.

– Это навесной замок с вращающимися цилиндрами, а они – это система засовов с тремя сувальдами и торчащими штифтами. Шкатулка защищена от ударов, попыток вставить клин, и, судя по дереву, от попыток обойти замок. Да, конечно, я могу ее открыть. – Я похлопал по своему пустому балахону. – Но у меня нет инструментов. Даже хорошему замочному мастеру нужны инструменты.

Вдова с хлюпаньем втянула в себя густое пиво. Соломинка звякнула, стукнувшись о зубы.

– Значит, испытание ты провалил.

– Я…

– Я не верю, что ты вообще замочный мастер, и уж тем более – хороший.

Я стиснул зубы. Мне всегда нравились испытания, особенно те, которые позволяли мне продемонстрировать свои таланты. Именно это и привело меня в Аракс. Какая-то старая и мудрая подавальщица в таверне однажды сказала мне, что это как-то связано с моим детством, но пиво, которое она наливала мне в тот вечер, стерло из моей памяти почти все подробности того разговора.