Гонка

В Белмонт-парке тот же розовый рассвет отражался в блестящем стальном рельсе, на котором должен был пройти последнее испытание революционный термодвигатель Дмитрия Платова. Человека, скорчившегося под двигателем, светлеющее небо заставляло торопиться. Если он еще задержится, кто-нибудь из тех, кто рано встает, увидит, как он гаечным ключом отворачивает болты. Он уже чувствовал запах завтрака. Через поле со стороны железнодорожной станции ветер донес запах жареного бекона.

В любую минуту могут явиться механики. Но саботаж — работа медленная. Человеку приходилось смачивать все болты маслом, а уж потом отворачивать их, иначе они могли заскрежетать. Потом масло нужно вытереть, чтобы его не заметили те, кто будет готовить новый двигатель к установке на ждущем поблизости под брезентом биплане Стивена Стивенса.

Он уже закончил бы, если бы поле постоянно не обходили детективы, охраняющие летающую машину Джозефины. Неслышные, непредсказуемые, они появлялись ниоткуда, ослепляли фонариками и так же неожиданно исчезали, заставляя гадать, когда явятся в следующий раз и с какой стороны. Дважды он прятался, нервно потирая руки, поджидая, пока они пройдут.

Ослабив соединение, которое скрепляло выступающие концы рельса, он в образовавшееся пространство вставил две спички. Если кто-нибудь проверит соединение, слабины не почувствует. Но, когда термодвигатель разовьет полную мощность, рельс под действием огромного напряжения разойдется. Последствия будут такими же, как если бы на пути состава открыли стрелку, переводящую его на другой путь. Разница в том, что здесь рельс один и «поезд», то есть двигатель Платова, не перейдет на другой путь, а полетит по воздуху, как пушечное ядро. И да поможет Господь тем, кто окажется у него на дороге.

Глава 12

— Гарри Фрост жив, — сказал Исаак Белл.

— По всем данным, — возразил Ван Дорн — бедный Арчи попал в него дважды. В нем теперь свинца больше, чем в лудильщике.

— Недостаточно, чтобы его убить.

— Вы не видели его шкуры. Даже волоска не видели. Ни в одной больнице о нем не слышали. Ни один врач не сообщил о сломанной челюсти в наборе с двумя пулевыми ранениями.

— Врачам, нарушающим закон, доплачивают, чтобы они не докладывали о пулевых ранениях.

— У нас нет ни одного свидетельства. Никто его не видел.

— Мы получили много звонков.

— И ни один ни к чему не привел.

— Это не значит, что он мертв.

— По крайней мере он не в состоянии действовать.

— Я бы и на это не поставил, — сказал Исаак Белл.

Джозеф Ван Дорн ударил кулаком по столу.

— Послушайте, Исаак. Мы уже не впервые идем этим путем. Мне бы хотелось, чтобы Гарри Фрост был жив. Это хорошо для бизнеса. Престон Уайтвей будет продолжать платить нам за охрану своей «Любимицы Америки в воздухе». Но я не могу заставлять его круглосуточно оплачивать работу дюжины агентов.

— Нет тела, — ответил Билл.

Босс спросил:

— Каковы у вас доказательства, что он еще жив?

Белл вскочил и стал большими шагами расхаживать по номеру отеля «Никербокер», где Ван Дорн устраивал свой кабинет, бывая в Нью-Йорке.

— Сэр, — официально обратился он к боссу, — вы работаете детективом дольше меня.

— Намного дольше.

— В таком случае вы знаете, что так называемое чутье следователя всегда основано на фактах. Чутье не берется ниоткуда.

— Теперь вы будете защищать шестое чувство, — возразил Ван Дорн.

— Я не защищаю шестое чувство, — ответил Белл, — ведь из своего большого опыта вы лучше меня знаете, что шестое чувство и есть чутье. И то и другое основано на наблюдениях за вещами и событиями, причем вы сами не отдаете себе отчета, что именно видели.

— И как по-вашему, какие наблюдения породили ваше чутье?

— Сарказм — это привилегия босса, сэр, — ответил Белл. — Может, я видел, как проворно двигался Фрост, когда убегал. Или что на его лице отразился шок, только когда Арчи сломал ему челюсть, сэр. А не когда мы в него стреляли.

— Может, перестанете называть меня «сэр»?

— Да, сэр, — улыбнулся Белл.

— Что-то вы сегодня оживлены.

— Я рад, что у Арчи есть шанс бороться. Доктор Нуланд-Новицки сказал, что самое важное прожить первые двадцать четыре часа, и Арчи их прожил.

— Когда я смогу его навестить? — спросил Ван Дорн.

— Пока не нужно. В его палату допускают только Лилиан. Даже мать Арчи вынуждена ожидать в коридоре. Другая причина моего оживления — в любой день может приехать из Сан-Франциско Марион. Уайтвей нанял ее, чтобы она снимала фильму о гонке.

Ван Дорн несколько мгновений молчал, обдумывая этот обмен репликами. А когда снова заговорил, то был серьезен:

— То, что вы сказали о чутье, верно — ну, если не совсем верно, опытные агенты с вами согласны.

— Неосознанные наблюдения — очень интересный феномен.

— Но, — сказал Ван Дорн, многозначительно поднимая мясистый палец, — опытные полевые агенты также признают, что чутье и шестое чувство позволяют букмекерам наживаться с самых первых скачек в истории человечества. Сегодня утром я узнал, что вы удвоили свою ставку, вызвав в Белмонт-парк моих лучших людей, которые и так слишком редко рассеяны по стране.