Гонки с дьяволом

Кандыба опередил нас метров на сто и, догнав богомольцев, перегородил им конем дорогу.

— Поворачивайте назад, отче! — потребовал он.

— Изыди, сатана! — замахнулся крестом на Кандыбу преподобный отец Серафим.

Как потом выяснилось, наш духовный пастырь был изрядно пьян. Утром, перед службой, он для поднятия духа и красноречия пропустил стаканчик, да еще в дорогу прихватил флягу старки и время от времени прикладывался к ней. К моменту нашей встречи фляга была почти пуста.

Видя решительные действия своего предводителя и не заметив нас с Алексеем, «Христово войско» приступило к активным действиям.

— С нами архангел Михаил! — может быть, я ошибаюсь, и назван был другой небесный полководец, но что фигурировал архангел, это точно, — завопили старухи, обступая со всех сторон всадника.

Они схватили его за ноги и начали стаскивать.

— Ах вы, старые клячи!!! — прежде чем мы успели помешать, Кандыба вытянул двух или трех из них нагайкой.

— Убивают! — завопили богомолки, бросаясь в разные стороны.

Треск кустов в чаще леса еще долго сопровождал ретираду Серафимова войска. Вслед за воинством, подобрав полы рясы, кинулся и полководец. Все это произошло в считанные секунды. Я крикнул Кандыбе, чтобы он задержал убегающего Серафима, так как опасался, что войско его, преодолев растерянность, снова сгруппируется в лесу. Кандыба, нагнав священника, наклонился и, поймав его за ворот и штаны, перекинул поперек седла. Мальчишки разразились восторженными криками.

— Ну как, святой отец, очухался? — час спустя спросил Кандыба сидящего на пеньке мокрого, мелко дрожащего отца Серафима. По-видимому, во всем было виновато жаркое июльское солнце и коварная старка. Мы доставили его на небольшой, закрытый от посторонних глаз полуостров, и несколько раз окунули в воду. Преподобный начал понемногу приходить в себя.

Убедившись, что он вменяем, мы уехали, предоставив ему самому добираться домой, до которого было километра три.

История все же стала достоянием гласности. То ли в этом виноваты были мальчишки, то ли длинные языки старух.

Через два дня у меня состоялся крутой разговор с отцом Серафимом. Он явился сам и заявил решительный протест против, как он сказал, вмешательства государства в дела церкви, что противоречит, подчеркнул он, разрабатываемой Конституции.

— Вы ошибаетесь, отец Серафим, — спокойно возразил я, — речь идет об обычном правонарушении. Только из-за личного расположения к вам я решил вмешаться и тем самым предотвратил грозящее вам судебное преследование. Но должен вас предупредить, что в следующий раз будут применены самые строгие меры.

Отец Серафим опешил. Он шел сюда с явным намерением получить извинения.

— Объясните…

— Охотно. Во-первых, вы были пьяны при исполнении служебных обязанностей. Одного этого достаточно, чтобы лишить вас духовного сана, — я говорил холодно, хотя еле сдерживал улыбку.

Чем-то мне этот священник был симпатичен. Присутствующий при нашем разговоре Алексей тоже принял серьезный вид.

— Я же был в это время не в церкви… — попытался оправдаться отец Серафим.

— Но вы шли по делам церковным. Следовательно, находились при исполнении служебных обязанностей. Если же нет, и вы действовали как частное лицо, то вам будет предъявлено обвинение в подстрекательстве к насилию, за что минимальное наказание — вечное изгнание. Так вы были при исполнении служебных обязанностей?

Священник опустил голову.

— В этом случае вам будет предъявлено обвинение в нарушении статьи закона о свободе вероисповедания и подстрекательству к религиозной распре. Меру наказания определит суд. Думаю, что он воспользуется статьей о наказании за подстрекательство к насилию.

— Почему религиозной распри?

— Очень просто. Вы, я думаю, шли в Пищу с намерением обличить порок? Так?

— Истинно так!

— Хорошо! Почему вы решили, что те отношения, которые установились в этих группах, порочны?

— С точки зрения христианской добродетели…

— Стоп! Жители Пищи принадлежат вашей пастве?

— Это язычники окаянные!

— Следовательно, ваши действия — это действия одной религиозной общины против другой. Это уже не только подстрекательство к насилию и религиозной распре, но и нарушение закона об отделении церкви от государства. Не знаю… Не знаю… Удастся ли мне погасить это дело? Что, если они подадут на вас в суд? — я сокрушенно покачал головою.

— Но они же атеисты! — попытался найти выход отец Серафим.

— Какая разница! Видите ли, атеисты — те же верующие. Только они верят, что бога нет. Разве позволительно запрещать им отправление и проповедь своего культа?

— Но живущие в этом селе предаются разврату! Это же… вопиющая безнравственность. Ее надо пресечь, пока зараза не распространилась…

— Вот здесь я с вами вполне согласен, святой отец! — печально сказал я. — Давайте вместе подумаем, что нам делать.

Священник оживился, но решил подождать и выслушать сначала меня.

— Скажите, отец Серафим, можно ли безнравственность уничтожить при помощи другой безнравственности?

— Не понимаю.

— Как вы, например, думаете, возможно прекратить все то, что имеет место в Пище?