— Хеймитч! Ты что, собираешься дать ему истечь кровью? — прошипела я, бросаясь к Питу.
Но Хеймитч отстранил меня, вытянув руку.
— Не трожь его. Он может броситься и навредить тебе.
— Какого черта здесь творится? Черт возьми, Хеймитч, что с ним? — я снова сделала движение в сторону Пита, теперь уже более настойчиво. Вид его крови поверг меня в ту же степень крайнего отчаяния, что я испытывала некогда в пещере. Хеймитч же сграбастал меня за обе руки и затряс.
— У него приступ. Он так здорово их от тебя скрывал, что ты думаешь, что с ним все хорошо. Проклятье! — прошептал Хеймитч с яростью в голосе. — Тебе нельзя просто кидаться к нему. Он может сделать в таком состоянии все, что угодно.
— Хеймитч, он разбил себе голову и губы в кровь, и она все еще течет. Я не собираюсь просто так это оставить, — вырвавшись из его захвата, я уселась на колени рядом с Питом, слыша, как Хеймитч бранится на чем свет стоит у меня над головой.
— Пит, ты меня слышишь? — сказала я, пытаясь поймать его блуждающий взгляд.
Его дрожь стала более явной, зубы были плотно сжаты. Странные, похожие на крики животного стоны доносились откуда-то из его горла.
— Пит! Не правда. Не правда. Не знаю, что ты видишь, но это все не правда. Пожалуйста, вернись к нам. Вернись ко мне.
Я попыталась его погладить, но он резко от меня шарахнулся. Я сделала еще одну попытку, и он в ответ дернулся уже не так явно. Продолжая ласково трогать его лицо и волосы, я шептала ему, что все будет хорошо, что то, что он слышит, это всего лишь мы. Лицо у него все пошло пятнами, челюсть была судорожно сжата, ладони сжаты в кулаки. Мне было за него ужасно больно. Как долго это уже продолжалось? Как глупо с моей стороны было думать, что он остался невредим, что все внутри него не было безвозвратно сломлено?
Он все еще весь невольно трепетал. И мое сердце все снова пошло трещинами, которые зародились в нем еще на Квартальной Бойне и когда он был захвачен Капитолием, сосущая яма внутри вновь разверзлась, и мне потребовалось невероятное усилие, чтобы не усесться в углу и не заорать от гнева и отчаяния. Вместо этого я уселась ему на колени, приникла к нему и крепко прижалась всем телом. Его голова легла мне на грудь, и я принялась мурлыкать что-то ему прямо в ухо, как делала когда-то Прим, когда она просыпалась посреди ночи после смерти нашего отца. Внутри меня была такая пустота, что я опять расплакалась. Неужели я пролила еще не все свои слезы? Я нежно расцеловала лицо Пита, легонько касаясь губами его лба и щек. И хоть меня и щекотали его брови, я все же не останавливаясь рассыпала поцелуи и по его виску.
Хеймитч стоял рядом с нами как часовой на посту, готовый в любую секунду вмешаться, если Пит поведет себя агрессивно, но в этом не оказалось нужды. Пламя, которое в нем разжег яд ос-убийц, скоро потухло, и Пит от прикосновений моих рук и губ расслабился. Кулаки начали разжиматься, и он медленно тоже обвил меня руками. Взглянув на меня затуманенным взглядом, он прошептал дрожащим от изнеможения голосом:
— Прости…
Я мягко его перебила:
— Тебе не за что извиняться. Ложись и отдохни. А я принесла белок для рагу, помнишь? Разбужу тебя, когда они сготовятся, — в ответ на мою попытку его отпустить, он сжал меня лишь крепче. Сила в его руках не вязалась с измотанным выражением на его лице.
— Не уходи.
Я подняла глаза на Хеймитча. Он наблюдал за нами так пристально и так внимательно, как будто в жизни никогда не брал спиртного в рот. Вздохнув, он поднял мою охотничью сумку с пола, где я ее швырнула, когда бежала к Питу, и понес ее на кухню.
— Ты все-таки заставила меня готовить в конце концов, — пробормотал он себе под нос, и я услышала, как он принялся потрошить белок. Я же вновь повернулась к Питу и снова тесно его обхватила.
— Не хочешь лечь? — прошептала я. Он молча кивнул где-то в районе моей груди, и я отпустила его, чтобы он смог прилечь на кушетку. Положив ему под голову подушку, я быстро скинула сапоги. Он подвинулся, чтобы я смогла прилечь рядом с ним, положив голову ему на грудь, и я, устроившись таким образом, принялась неспешно поглаживать ему живот и руку. Просунув ногу между его ног, я ощутила своей икрой основательную тяжесть его протеза. Мы не произносили ни слова, и единственными различимыми звуками оставались приглушенные движения Хеймитча на кухне. Пит же, перекинув через меня руку, прижал меня к себе, проводя пальцами по моему плечу. Мне было ясно, что на большее у него уже просто не хватает сил. Через несколько минут дыхание его выровнялось, грудь стала медленно подниматься и опускаться, и он погрузился в сон.