Good Again (СИ)

Я еще немного полежала с ним, пытаясь успокоиться. Пита таким я в последний раз видела только в Тринадцатом, и это меня здорово напугало. Истекающего потом, дрожащего, с расширенными зрачками, несмотря на солнечный день — это уже было мне знакомо. Как же я корила себя за легкомыслие, за то, что по умолчанию сочла, что с ним все хорошо. Не потому ли, что мне просто хотелось, чтобы это так и было; чтобы мне не нужно было вечно себя ненавидеть за то, что я допустила, чтобы он был захвачен и раздавлен Капитолием? Но ведь в любом случае со стороны он выглядел как настоящий Победитель, поборовший обстоятельства. Ведь он единственный за всю историю Панема смог все-таки восстановиться после охмора.

Но темные круги у него под глазами говорили совсем о другом.

И я не заметила этого сразу, как и все остальные, принимая его таким, каким мне хотелось его видеть; прежним Питом — милым, веселым, остроумным, который всегда мог вставить нужное слово в нужный момент. Но когда я стала вспоминать каким он был в последнее время, перед моим мысленным взоров всплыли и подрагивающие руки, и напряжение в широких плечах. Он частенько находил на это те или иные объяснения. А я, погруженная в свои переживания, и не замечала этих тревожных звоночков.

И до сегодняшнего дня я не понимала, как тщательно он изображал, что с ним все в порядке.

И Хеймитч был с ним в сговоре.

Стараясь не разбудить Пита, я осторожно выпуталась из его объятий. Теперь на его лице было написано мирное выражение, хотя на лбу все еще была видна запекшаяся кровь, как и на опухших губах, которые, он видимо, прикусил. Умою его, когда проснется, решила я.

Тихонько проскользнув в кухню, я решительно закрыла за собой дверь. Хеймитч уверенной рукой разделал и нарезал беличье мясо, и, судя по аромату, положил его тушиться с овощами, которые нашел у Пита на кухне. Мне пришлось напрячься, чтобы не двинуть его первой попавшейся под руку швабру, и ограничиться разговором.

- Что. Это. Было? — зашипела я на него.

Хеймитч показал головой.

— Ты видела его приступ.

— Я знаю, что я видела, — отрезала я. — Просто я думала, что больше их у него не бывает.

— И что заставило тебя так думать? — спросил Хеймитч.

- Ну, во-первых, я их никогда не видела, — ответила я уклончиво.

Хеймитч был явно раздражен.

— Китнисс, ты хоть на что-нибудь обращаешь внимание? Он толком не спит и притворяется, что идет в город, каждый раз, когда чувствует приближение приступа, — он сделал паузу и ожесточенно схватился за нос. — Ты правда думаешь, мне нравится пялиться на то, как вы на пару потеете в саду? Или что мне нужны тушеные белки на обед в такой вот жаркий день, как нынче? В самом деле, Китнисс. Если уж ты всегда считаешь, что права, то хотя бы смотри по сторонам! — он в сердцах швырнул кухонное полотенце, которое держал в руках.

Меня его вспышка просто оглушила. Я ничего толком не могла понять. Тем не менее, у меня в мозгу крутилось то, как дрожали сегодня утром у Пита руки, как коротко он отвечал мне. Видимо, Хеймитч заметил, что у него приближается приступ, и услал меня подальше под первым попавшимся предлогом. Как я могла быть настолько слепа? Почему, упиваясь самобичеванием, не замечала то, что было у меня под носом? Я вновь допустила, чтобы он мучился от боли. Да, я всю жизнь только и делала, что вновь и вновь причиняла ему боль. Мое отвращение к себе нарастало и превращалось в ярость.

— И как прикажешь мне все это заметить, если ты так здорово помогаешь ему все это от меня скрывать? — заорала я.

Хеймитч, глядя на меня, прищурился.

— Китнисс, я скажу это только один раз, и не собираюсь этого впредь повторять. Я знаю, как сильно ты его любишь, — я лишь приоткрыла рот, чтобы поспорить: что? Но что я могла возразить? — Всякий, кто видел вас на Квартальной Бойне, это уже понял — конечно же, кроме тебя самой. Тем не менее, тебе нужно решить, что ты собираешься с этим делать, — я снова хотела его перебить, но он вытянул руку, не давая мне и слова вставить. – Нет, не надо. Если не хочешь называть это любовью, зови, как, черт возьми, считаешь нужным, но факт, что солнце встает и заходит для тебя благодаря этому мальчишке, — мне хотелось возразить ему, мол, не может быть, что он до сих пор меня любит, но Хеймитч вновь меня заткнул. — Конечно, ты думаешь, что это все касается одной только тебя, но тебе следует понимать, что все, что ты делаешь, или чего не делаешь, в итоге отражается на Пите. Если ты не в состоянии жить с теми чувствами, которые испытываешь — потому что ты душевно надломлена, не можешь держать себя в руках или попросту недостаточно его любишь — то просто дай ему отставку, отпусти. Потому что все эти полумеры, которые ты предпринимаешь, могут его попросту укокошить. У него здесь никого нет, кроме нас с тобой, и будь я проклят, если он торчит тут ради того, чтобы наслаждаться обществом такого старого пьяницы, как ваш покорный слуга. Он и так очень много сделал, так многое в себе перелопатил, чтобы здесь оказаться, как он всегда и делал. Как мне вбить это в твой дубовый лоб?