Гор

— Пора бы показать старому змею силу. Пусть помнит: клинок может легко отсечь руку, что его держит.

— Дядя, позвольте, вам дурно?

Император отмахивается от племянника веером. Откинувшись на спинку кресла пытается унять боль, комкая ткань парчовых одеяний над коленями. Подагра разъедает суставы, что распухли словно наросты на древесных ветвях.

Море играет лощенными бликами под суетливые крики чаек. Листопад устилает ковром сад.

— А ведь тогда Хризантема передушила все старшие Цветы, — выдыхает сипло император, изможденно прикрыв глаза. — Любимую Розу Регента. Гвоздику, Пион, Гербер. Одного за другим обратила в пыль. Будь её воля, она бы передушила и семена, спалила бы весь сад, лишь бы остаться единственным Цветком, только я вовремя запретил. А итог, — племянник глядит с горечью, заботливо поднося дяде чашу с маковым молоком. — Наша новая поросль не сравнится с прошлыми, — хриплый смех. — Мельчает с каждым поколением, вырождается.

Император приникает губами к краю чаши, отпивает, закашливается. Поводит рукой, откидываясь обратно.

— Я обуздаю его гордыню, — с пылом обещает племянник, преклонив колени. Целует перстни на узловатых пальцах, прижимается лбом. — Молю вас, не тревожьтесь, дядя. Вам нужно беречь себя.

Но император не слушает. Нервное движение челюстей. Жует язык. Старая привычка, появившаяся с похорон отца.

Юному наследнику не разрешалось иметь любимый Цветок. Лишь иногда наблюдать издали, дивясь их пугающей красе. Но Хризантема была столь неприметна, столь незначительна, столь обманчиво слаба по сравнению с братьями и сестрами, что никто даже не обратил внимание, когда она заговорила с наследником, и когда наследник ответил ей, сам того не ведая открывая двери клеток для обоих.

— Со мной всё будет хорошо, мой мальчик, — песочные мелкие кудри племянника жёсткие наощупь. Император гладит их с нежностью, пока глядят на него снизу-вверх такие же, как у него глаза — круглые, топазово-желтые, как у птицы.

Тронный зал, отделанный белоснежным мрамором, ларимаром, турмалином и танзанитом. Обычно полный воздуха, но в Ночь Багровых Слез показавшийся угольно-черным, не больше тюремной камеры. Мгла замарала стены, затопила пол, забрызгала даже потолок с барельефами.

И в этой беспросветной мгле оцепеневший наследник видит Лилию из своих кошмаров. Прежде чем она оборачивается. Показалось, Лилии нет. Лишь Хризантема, что чистым чётким голосом провозглашает столь громко, будто весь мир должен услышать:

— Да здравствует пятый император династии Кин!

— Мой мальчик, — племянник внимает жадно. — Никогда не позволяй Цветку покинуть сад и обрести свободу.

Разрастается пожар, охватывая границы. Срывается с места олень в поисках союзников, поднимает знамена. Маска срастается с кожей, а сажа и гарь измазали полосами.

Морось оседает пленкой. Чавканье грязи узкой горной тропы, превратившейся в болото из-за ливней. Где-то там впереди долина. Где-то там расположился племянник императора со своим войском. И где-то там по другому ущелью движется князь.

Бряцанье оружия оттеняет шорох мелких капель по шлему. Настороженно поводит ушами конь под княжичем. Фаворит едет впереди. Уголь доспеха, капля алой нашивки. Течет вереница людей. Крадется в молчании, укрытая подступившим вплотную с обеих сторон лесом. Клубится туман, скрадывая очертания.

И когда раздается свист стрелы, никто сразу не понимает, что именно случилось. Но падает тело, а по кустам пробегает волна ветра. Иль то выскочившие из засады вражеские воины с копьями и мечами кидаются на пришедший в движение строй.

— Сомкнуть ряды!

Обнажен клинок. Фаворит лихо срубает голову бегущему мимо врагу.

Рой стрел увязает во вспыхнувших радужных бликах. Конь княжича шарахается в сторону от метнувшегося ему под ноги вражеского воина, меч юноши обрывает тому жизнь. Ещё один воин обходит со спины. Острие копья отвлекает внимание радужных бликов, что тут же бросаются к противнику, бьют оземь, вышибая дух.

Ущелье же полнится лязгом. Хаос мечущихся в тумане фигур обретает подобие порядка. Голос фаворита не замолкает ни на миг. Разворачивается княжич, укрывая даром строй от нового роя стрел.

А высокий стон боли вдруг заходится бульканьем. Вонзается прямо в шею коня копьем, заставляя встать на дыбы и с яростным ревом обрушиться копытами на возникшего словно из ниоткуда вражеского воина. Второе копье, брошенное меткой рукой, пробивает широкую грудь княжеского коня.