Гор

— Как экономка подобную грязь пустила. Аж мерзко взглянуть.

— Зато сразу ясно, как она так ловко охмурила юного господина.

— Да что там юный господин, она и нелепого учителя умудрилась захомутать! Помните, расписывала, какой он хороший? А этот простак и не понял, что его вокруг пальца обвели. Как юный господин на войну, сразу принялся её грамоте учить, в город водить. Точно глупый пес.

— Стыд да срам.

— Она и к госпоже подход нашла. Та, бедная, места себе не находила, тосковала по сыну, так эта лисица давай её развлекать своими песенками.

— Это все мелочи. Вы лучше послушайте, она пять ночей подряд из покоев господина выходит.

— Да ты что!

— Не вру, не вру. Собственными глазами видела.

— Ничего святого нет.

— Видно поняла, от кого ей действительно прок будет.

— Играет ему на биве. Иль ещё на чем.

— Небось вскоре начнет нарядная ходить.

— Не поверишь. Я в её вещах новое платье нашла! Женское. Видно после последней ночи пожаловали.

— Быть не может!

— Что ж там у неё за таланты, раз так скоро подарки.

— Бедный юный господин. Угодил в сети настоящей искусительницы.

— Ничего, его отец уж знает, как с ней правильно обращаться.

Хохочут служанки. Сплетничают с завидным пылом, перемалывая косточки, зреют опухолью. Невольный слушатель тяжело сглатывает. Гул в ушах, солоноватый привкус на языке. Обрушивается лезвием приказ:

— Молчать!

Ужас на перекошенных лицах служанок. Вмиг лишились удовольствия, сипят просяще:

— Юный господин.

— Высечь бы вас! — ярость сокрушительна и всепоглощающа. Затмевает взор княжича. Дрожат руки, боль сковала грудь. Пальцы стискивают ворот, оттягивают, но все равно словно душит удавка.

— Позвольте, — произносит вдруг одна из служанок. — Но разве секут за правду, юный господин?

Бессилие. Вздутая ниточка вены на высоком лбу. Хватает ртом воздух княжич, резко разворачивается на носках. Удаляется поступь, только ярость разгорается пуще прежнего, жжет каленным железом.

— Пойдемте скорее отсюда, — испуганно лепечет другая служанка. — Вдруг юный господин вернется и правда прикажет нас высечь.

Смахивает пот со лба девочка. Скребет с остервенением каменный пол щеткой, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, но те не уходят.

Срывается плектр, а от внимания, монолитного, невыносимого, никак не укрыться. Зверь за столом пьет вино медленно, смакуя. Заходится голосок натянутой до предела стрункой, а страх завязывается в животе, отдает в поясницу и копчик.

Каждый раз велит князь сесть ближе. Каждый раз взгляд его становится все однозначней. Пока не смыкаются пальцы вокруг запястья, рождая панический ужас. Мерцает мрак в мути глаз. Новый трофей.

— Придешь в следующий раз в женском одеянии.

Крик застревает где-то на пути к горлу, калечится о ребра. Съеживается девочка, силясь втянуть воздух через нос. Отчаянье разрывает до треска жил. Глубокая деревянная ванна пуста, пусты низкие скамеечки. Капли воды на каменном полу. А покалывание нарастает, бьет точно обухом.

— Юный господин!

Княжич застыл в дверях. Падает щетка из неверных пальцы, смятение ломает движения вскочившей девочки.

— Простите, юный господин, — бормочет она, стоит юноше переступить порог. — Прошу, обождите немного, я сейчас закончу, — затворяется дверь.

Льется свет из решетчатого окна под потолком. Только его, только его. Девочка не успевает пискнуть, когда оказывается вдруг окутана радужными бликами, поймана в капкан между стеной и твердым телом, что наваливается всем весом. Отрывает пушинкой от пола, прижавшись до болезненной остроты. Задерживается хрипом, шипением, рыком. Ненависти, ревности, слепого бешенства.

Скрипят зубы, вскинуты девичьи руки, врезаются в грудь княжича. Полосы ногтей чертят дорожки на шее юноши. Крик мольбы увязает в плотном воздухе, обрушивается кошмаром. Треск ткани.

Как там делал отец. Как он делал?

Оттянутый ворот обнажает ключицы. Укус. Тело девочки встряхивает. Маленький холмик с острой бусинкой соска сминает жадная ладонь. Слезы ослепляют. Прижимается княжич носом к бьющейся жилке на девичьей шее, кусает до крови. Белые косы затягиваются петлей. Рука, наконец, находит девичье бедро, ведет вверх.

— Значит, отец, — чужой голос.

Хрипит девочка. Впивается зубами в ладонь, запечатавшую ей рот. Отрезвляет пронзительным визгом:

— ГОР!

Хлесткая пощечина опаляет щеку юноши. Тьма оседает пеленой. Саднит расцарапанную шею. Отстраняется княжич. Моргает.