Горацио (Письма О. Д. Исаева)

Что толку скулить? Лишь терпенье поможет в беде.
И стая умчалась, оставив следы на бархане.
Томимые жаждой, летят куропатки к воде.
Всю ночь кочевали они, выбиваясь из сил.
Мы вместе отправились в путь. Я совсем не спешил,
а птицы садились и переводили дыханье.
Я вижу, кружатся они над запрудой речной,
садятся, а я свою жажду давно утолил,
они гомонят, словно несколько разных племён,
сойдясь к водопою, в едином сливаются стане,
как будто по разным дорогам из жарких песков
пригнали сюда из различных становищ стада.
И вот уже птицы, как дальний большой караван,
покинули берег и в утреннем тонут тумане…
Я наземь ложусь. Я спиною прижался к земле
костлявой спиной, где под кожей торчат позвонки.
Рука под затылком, как связка игральных костей.
Легла голова на суставы, на острые грани.
За мною охотятся злоба, предательство, месть.
Ведут они спор — чьей добычею должен я стать,
во сне окружают, пытаясь врасплох захватить,
в пути стерегут, предвкушая победу заране.
Сильней лихорадки терзают заботы меня,
ни дня не дают мне покою, идут по пятам.
Я их отгоняю, но вновь нападают они,
от них ни в песках не укрыться, и ни за горами.
Ты видишь! Я гол и разут. Я сегодня похож
на ящерку жалкую под беспощадным лучом.
Терпенье, как плащ на бестрепетном сердце моём.
Ступаю по зною обутыми в стойкость ногами.
Страстями не сломлена невозмутимость моя.
Никто в многословьи не может меня упрекнуть.
Ненастною ночью, когда зверолов для костра
ломает и стрелы и лук, чтобы выкормить пламя,
я шёл по безлюдным равнинам под всхлипы дождя,
сквозь ветер и холод, сквозь плотную страшную тьму,
я крался к становищам, множил я вдов и сирот,
и снова бесшумными в ночь возвращался шагами.
Чуть свет на Здоймах толковали: одни обо мне,
другие — что это собаки бесились во тьме,
что это, быть может, шакал приходил или волк,
быть может, гиена гуляла в песках за шатрами,
но псы успокоились и что, видать по всему,
какая-то птица во сне потревожила их.
А может быть это был джинн? Ведь обычная тварь
следы оставляет свои, пробираясь песками.
Нередко в полуденный зной, когда воздух дрожит,
плывёт паутина и змеи ныряют в песок,
под яростным солнцем шагал я с открытым лицом,
тряпьё, лоскуты полосатой заношенной ткани
накинув на плечи. А ветер горячий трепал
отросшие космы волос непокрытых моих,
немытых, нечёсаных, неумащённых волос,
которые слиплись и жёсткими сбились комками.
Немало пустынь, беспредельных и гладких, как щит,
своими ногами прилежными я пересёк.
Взобравшись на кручу, с вершины скалистой горы
я даль озирал, неподвижный, немой, словно камень.
И рыжие козы, как девушки в длинных плащах,
бродили вокруг, беззаботно щипали траву.
Под вечер они приходили покорно ко мне,
как будто я их предводитель с кривыми рогами.