Горб Аполлона: Три повести

— Мало есть мужчин, которые могут сопротивляться низшему влиянию жены. Не смешивайте непрезрительное, дружески приветливое отношение со слабостью и глупостью. Наверно, некоторым женщинам нужна «мужская реакция», потому что они сами не могут установить для себя определенные нравственные границы. Ваша «вольтова дуга» — редчайшее явление природы, почти как шаровая молния. Кто-то из немецких поэтов написал:

Кто был любим своей любимой,
Казной владеет неделимой.

Вокруг себя я что-то не вижу миллионеров.

— Мне кажется, что вы сами никогда не были захвачены чувством? — робко спросила Ева.

— Что бы я вам ни ответил, я никогда не скажу всего. Наверно, у меня мало согревательных сил. На словах… И у меня на самом деле нет ни в чём убеждённости до конца. Я смотрю на жизнь Саши и вижу, что человек собою не располагает, если хотите. Долг — как под душою закон, как обнаженный меч. Я не могу ответить на многие вопросы, наталкиваюсь на загадки, не могу объяснить Сашину жизнь, да и свою тоже. Вот так и стою с пустыми руками. Так того хотела судьба?

Давайте пойдём в ближайший кабачок и выпьем за несовершенство, по крайней мере, одного из нас. Может быть, ему ещё предстоят яркие и сильные переживания?

Они пошли вдоль прибрежной полосы, тянущейся до самого горизонта, шли и шли, и вскоре слились в точку, которую уже нельзя было отличить от воды, воздуха и земли, и слышен был только бесконечный шум одинокохолодного океана.

В повести использованы стихи Михаила Крепса.

ВСТРЕЧА ЗА ЧЕРТОЙ

В годовщину смерти моего героя Димента мартовской весной я посетила «глухонемые владения смерти» — кладбище, где он захоронен. Всегда вздрагиваю и съеживаюсь, когда вхожу в эти владения отсутствия и безмолвия, наверно как и все, сюда входящие.

Мои глаза быстро находят чёрный базальт памятника со знакомым звучным именем: Игорь Димент. Плита стоит прямо у дороги, ведущей куда-то вглубь, под крохотной сосной. Склоняюсь с букетом и дотрагиваюсь рукой до холодного камня. Дата его рождения обнародована, а моему мистификатору видно это не нравится — осенний жёлтый лист забился в две последние цифры и их прикрыл. Вы верите в чудеса?

Игорь! — невольно обращаюсь я. Вот и пришла я в твоё никуда — из моего ниоткуда — поговорить с никем — порассуждать о тебе. Молчание.

Теперь моя очередь врать, придумывать, мистифицировать, домысливать. И ты не сможешь опровергнуть мой миф о тебе. Ты уже ничего не можешь ответить, опровергнуть, приврать, выпятить, подменить причины следствиями, перевернуть всё шиворот навыворот, вывести невыводимое. Ничего уже я от тебя не услышу. Да и ты вряд ли услышишь меня. У тебя была игра с собеседниками, сюрреалистическая, зеркальная. Ты отражался сам в себе и никого не хотел слышать. Или, взглянув в зеркало, ты испугался и заплакал?

Может быть, монолог это результат кромешного одиночества? Сожалеть уже больше не о чём… твой последний жест отчаяния и одиночества не дошёл до меня, наверно, ты плохо разыграл свою жизненную трагедию. Нет ответа.

Память моя возвращается, крутится, зацикливается на каких-то обидах, наставлениях… Прошлое задевает как настоящее… и даже сильнее.

Тщетно отыскивать варианты, что-то узнавать, разбирать счета, ничего не понять и ничего не разобрать в твоей зачириканной жизни.

Ты боялся времени, людей, прятался в свои игры, прикрываясь от всего ложью, как щитом. Твой щит разъело, и он оказался решетом с дырками, и твой античный профиль не на нём, а под холодной базальтовой плитой.

Что я так разболталась? Потому что какая-то боль за тебя, за твой талант проникает и проникает. Ты не получил ни славы, ни денег. И мне не из чего сплести тебе венок. Почему ты не начал новую мистификацию?

Теперь тут ты вровень со всеми «Привить к себе любовь пространства! «не удалось, сотворить свою жизнь из таланта, из несчастья, из боли, из неизвестно чего, из самого себя. Тихо–Тихо.

Прикрываю глаза ладонью от низкого солнца, смотрю вверх и прислушиваюсь к бесшумному шелесту крыльев пары канадских гусей, летящих задом наперёд, в обратном к Канаде направлении. Куда они летят? Наверно, они опоздали к весне и спешат к теплу к Рио–Гранде. Я смотрю во след их парения и неосознанно думаю: Есть ли там птицы с перьями? Машут ли они крыльями? От неба возвращаюсь к земле.

Как там под землёй? Где ты теперь? Что там после конца? И где твоя душа? Что осталось от неё? Горсть пепла. Твоему праху всё равно зима–лето, для него нет ни времени, ни боли. Где те электрические, квантовые частицы, которые создавали тебя?

Но ты молчишь, тут все молчат. Вселенная глухонемая. Вечереет.

А автомобили несутся меж сосен фривеев, обступая со всех сторон кладбище, и волны их шума отражаются от каменных надгробий, чтобы потом глухо замереть и исчезнуть в земле. Вижу как почтовая машина въехала в каменные кладбищенские ворота. Про себя улыбнулась: кто-то сюда пишет открытки, посылает посылки оставленным.