Горбачев. Его жизнь и время

Перед XXVIII съездом, когда Горбачев безуспешно боролся с принципиальными проблемами, включая российский вопрос, по ряду признаков было понятно, что боевой дух президента падает и это сказывается на его решениях. Одним из таких знаков был гнев. Раньше он умел взрываться специально, для достижения конкретной цели. Со временем вспышки злости стали более спонтанными и бессистемными, как будто, срываясь на людей вокруг, он мог убежать от чувства вины, которое в нем многие взращивали. На заседании Политбюро 2 марта он осудил радикальных “клеветников” и “политических мерзавцев”, которые не представляют ничьих интересов, но готовы разрушить страну, и назвал закоснелых консерваторов “кучкой ублюдков”. Он также раскритиковал своего союзника и реформатора Вадима Бакатина за то, что тот якобы позволил “пораженцам” проникнуть в Министерство внутренних дел[1759]. Горбачев уволил партийных работников, которые настроили депутатов голосовать против него на выборах президента, назвав их “идиотами и болванами”. Он высмеял желание лидеров республик Средней Азии стать “избранными эмирами”, а в разгар долгой и беспорядочной дискуссии в Политбюро он внезапно обрушился на другого своего союзника, Вадима Медведева: “Сядь! Эта встреча превратилась в лекцию”. За время его правления заседания Политбюро и правда стали походить на них[1760].

Особенно Горбачев злился на московскую интеллигенцию, которой некогда восхищался, однако, потеряв поддержку большинства ее представителей, стал называть “прогнившей”[1761]. Он осуждал русский народ за любовь “критиковать и поносить начальство”, за уверенность в том, что правительство может и должно заниматься абсолютно всеми вопросами, за “склонность уповать на батюшку-царя”, но при этом скатываться в “нигилизм”[1762]. “Мы революционные, глубокие преобразования осуществляем в обществе, которое еще не готово к ним”, – утверждал Горбачев. Он сетовал, что народ привык ждать команды, где какой гвоздь забить, что “малейшая инициатива, малейшее выдвижение человека благодаря его таланту вызывают у многих раздражение”, что успешного фермера моментально прозывают Рокфеллером. “Это все заскорузлость общественного сознания”[1763], – суммировал Горбачев.

Вне всяких сомнений Горбачев продолжал защищать свой великий проект. Чем больше трудностей и неудач встречала перестройка, тем более высокопарно он ее превозносил. Выступление перед юными комсомольцами 10 апреля так воодушевило его, что он назвал 1980-е годы “величайшим поворотным моментом в мировой истории”. “Нет оснований хотя бы на минуту усомниться в правильности курса на перестройку”, – заявил он[1764]. Он хвастал 19 мая помощникам, которые готовили ему речь для XXVIII съезда, что перестройка удовлетворила “назревшие потребности цивилизации” и является не “искусственной схемой”, а неизбежным шагом. По мнению Горбачева, советское общество изменилось, и вслед за Советами “весь мир размышляет в духе нового мышления”[1765]. Когда корреспонденты журнала Time спросили, как ему удается сохранять спокойствие перед лицом стольких напастей, он ответил: “Моя уверенность оттого, что я знаю: то, что мы делаем, правильно и необходимо. Иначе было бы невозможно нести этот груз”[1766].

В конце апреля Горбачев провел ряд агитационных встреч в Свердловске, потому что хотел поднять боевой дух его жителей, к тому же, по словам Шахназарова, ему нравилось, что этот город был политической родиной Ельцина. В своей речи на “Уралмаше” Горбачев говорил о каждодневных трудностях, с которыми сталкиваются рабочие и их семьи. В начале его принимали прохладно, но затем публика “разогрелась” и одарила его бурными аплодисментами. После возвращения из Свердловска Горбачев говорил о “победе над рабочим классом”, хотя Черняев счел это заявление неуместным: “Говорят, встретили прохладно, даже с улюлюканьем кое-где и разными ‘такими’ плакатами”. Во время выступления, не справившись с эмоциями, Горбачев нарушил собственное правило и раскритиковал Ельцина, заявив, что с ним покончено. Шахназаров, который отвечал за проверку материалов для прессы, сократил наиболее резкие высказывания Горбачева, чем навлек на себя гнев президента и даже Раисы Максимовны, которая вмешалась в их дискуссию со словами: “Вы не должны были этого делать, не имели права”[1767].