Горбачев и Ельцин как лидеры

И критики, и защитники Горбачева и Ельцина часто прибегают к аргументации не теоретического характера, а основанной на эмпирической оценке интеллектуальной доступности, политической осуществимости и практической реализации альтернативной политики в данном историческом контексте. Так, когда люди критикуют Горбачева за то, что он не продвигал экономическую реформу в китайском стиле и не провел на раннем этапе пребывания на посту радикальную реформу ценообразования [Hough 1997], его защитники утверждают, что он был совсем не уверен в том, сработают ли китайские реформы в советских условиях, и испытывал сомнения в отношении совместимости либерализации цен с политической стабильностью [Breslauer 1989]. Когда Ельцина осуждают за проведение в январе 1992 года неолиберальной политики [Reddaway, Glinski 2001], его защитники настаивают, что в конкретных экономических обстоятельствах того времени альтернативная политика привела бы к финансовому и экономическому коллапсу с еще более ужасными последствиями [Aslund 1995; Shleifer, Treisman 2000]. А когда Ельцина критикуют за его неготовность работать с политической оппозицией в Верховном Совете и Думе[411], его защитники утверждают или подразумевают, что оппозиция была более мощной и более реакционной по своей ориентации, чем это допускают критики Ельцина. Они говорят, что у оппозиции были и сила, и желание завоевать власть и восстановить старый режим в том или ином варианте, а следовательно, альтернатива (по шкале ценностей данного наблюдателя) была бы хуже[412].

Таким образом, оценка эффективности лидера в достижении своих целей по адекватной цене зависит также от собственного представления наблюдателя о силе ограничений, с которыми лидер сталкивался в данный момент. Если ограничения обременительны, мы обычно ожидаем меньших достижений, чем если бы ограничения были умеренными. Лидер, которому удается смягчить (но не стереть) ограничения в своем окружении и тем самым инициировать существенное движение при приемлемых издержках, обычно считается эффективным и значительным. Напротив, лидер, потерпевший поражение из-за этих ограничений, может считаться неэффективным, но заранее обреченным, если ограничения воспринимаются как неизменные, или же может быть признан неэффективным и некомпетентным, если не сумел воспользоваться доступными ему возможностями. Если лидер добивается многого, но в контексте, где ограничений было немного и их границы легко растягивались, его можно считать эффективным, но не значительным («любой мог бы это сделать»).

Таким образом, невозможно оценить лидерство без некоторого представления о его обратной стороне – возможностях. Если задача настолько серьезна, что ее невозможно решить, то (по определению) никакие умения не помогут преодолеть ограничения. В таких условиях отсутствуют возможности, которые можно было бы использовать. С другой стороны, если задача была простой или если существующие социальные и политические силы в любом случае добились бы изменений, свидетелями которых мы стали, тогда вряд ли лидеру можно приписать титул «вошедшего в историю».

Обратите внимание, что для вынесения этих суждений мы должны мыслить в контрфактуальных категориях. Мы можем собрать большое количество свидетельств относительно природы ограничений, мощи социальных сил и т. п., но если мы не попытаемся представить себе, как эти ограничения и силы развивались бы в отсутствие рассматриваемого лидера или при наличии лидера более сильного или более слабого, то мы не сможем оценить ни масштабов возможностей, ни незаменимости данного лидера для их использования. Поскольку другие лидеры не были у власти и другие подходы не применялись, мы не можем с высокой степенью уверенности оценить масштаб доступных возможностей. Трудность рассмотрения «возможных событий» истории побудила многих историков принижать такие умозрительные эксперименты, считая их не более чем бесплодными домыслами или салонными играми[413].