Горбачев и Ельцин как лидеры

Когда Горбачев соглашался с радикально настроенными силами, Ельцин обычно повышал ставку, поддерживая еще более радикальный вариант. Когда же Горбачев возвращался в центр политического спектра, ища компромисса между постепенными и ускоренными программами экономических реформ, а также между федералистскими и конфедералистскими формулировками в Союзном договоре, или когда режим применял силу против антисистемных сил в Грузии, Азербайджане и прибалтийских республиках, Ельцин осуждал Горбачева за консерватизм, реакционность или за что-нибудь того хуже. Это была классическая игра на поляризацию, призванная поставить Горбачева в патовую ситуацию и подготовить условия для решительного разрыва со старым порядком. Ельцин со временем становился все более и более решительным в своем стремлении уничтожить как власть Горбачева, так и власть Кремля.

Ельцин был не единственным крупным политическим деятелем, выступившим против Горбачева в этот период. В ответ на такие потрясения, как крах коммунистических режимов в Восточной Европе (1989), забастовки шахтеров, снятие упоминания руководящей роли коммунистической партии в конституции (1990), распад общесоюзных властных структур (1990–1991), протосепаратистские тенденции в России, на Украине, на Кавказе и в Прибалтике и явное нежелание Горбачева им противостоять, – силы консервативной реакции начали мобилизовываться публично и за кулисами. Горбачев изначально пытался приспособиться к ним и, как мы видели, частично сдвинулся вправо во внутренней политике в период с сентября 1990 года по апрель 1991 года. Но это было не более чем сдерживающей мерой, поскольку те общественные силы, к которым перешла инициатива в текущей политике, были силами радикальными, антисистемными или, по крайней мере, теми силами, действия которых способствовали распаду системы. Горбачев мог предотвратить провозглашение радикальной и быстрой децентрализации экономики, но он не мог навязать стране медленную программу реформ в условиях, когда руководство РСФСР отказывалось ее реализовывать. Он мог предотвратить принятие Союзного договора на конфедеративной основе, но не мог навязать свою федералистскую альтернативу, когда основные союзные республики, включая Россию, отказывались ее воспринимать. Тем временем в экономике наблюдалось неуклонное снижение показателей, проходившее параллельно с неуклонным снижением слаженности государственного управления.

Когда в апреле 1991 года Горбачев снова решил примкнуть к другому лагерю и договориться о преобразовании СССР в конфедерацию, он, как и ожидалось, привел в ярость консерваторов и реакционеров, вошедших в его правительство в последние месяцы и ожидавших восстановления власти Кремля над страной. Когда вместо этого Горбачев назначил в августе 1991 года церемонию подписания радикальной версии Союзного договора, руководители общесоюзных институтов – КГБ, армия и руководство центральных министерств – взяли дело в свои руки. Их переворот 19 августа 1991 года был спланирован поспешно и плохо, получил лишь ограниченную поддержку военного командования и не был подкреплен каким-либо коллективным чувством уверенности в себе. Более того, хотя заговорщикам удалось удержать Горбачева под домашним арестом в его резиденции вдали от Москвы, они так и не смогли изолировать Ельцина. Это был его звездный час. Он рисковал своей жизнью, стоя на танке и требуя, как законно избранный президент России, чтобы войска не принимали участия в этом антидемократическом бесчестье, предупредив, что они будут привлечены к ответственности, если станут сотрудничать с изменниками.

Последующая история России, а возможно, и Советского Союза могла бы быть совершенно иной, если бы Ельцин не пережил свой акт неповиновения. Достаточно было одной пули снайпера, чтобы покончить с ним, стоящим на этом танке. И потребовался бы только один решительный командир взвода, чтобы открыть артиллерийский огонь по Белому дому и уничтожить большую часть руководства антисистемных сил, собравшихся там в тот день. Хотя мобилизованные общественные силы могут подтолкнуть политику страны в определенном направлении, они не всегда определяют, насколько далеко зайдет такой толчок и как долго он продлится. Роль Ельцина в дальнейшей поляризации российской политики и в срыве усилий Горбачева по восстановлению своей политической роли неоспорима. Если бы после августа 1991 года не стало Ельцина и даже если бы путч окончательно провалился после такого кровопролития, политический ландшафт был бы совсем другим. Но справедливо и обратное: успешное неподчинение Ельцина заговорщикам превратило его из весьма популярного политика в практически легендарную харизматичную персону. Казалось, что он в одиночку справился с путчем, совершив подвиг, по крайней мере не менее великий и внушающий трепет, чем его успешное политическое возрождение в ходе избирательной кампании 1989 года[175].