Горбатый Эльф

– Какая чушь, – наконец произнес император и разорвал стопку на четыре части. Он встал, не обращая внимания на вскочивших с мест членов совета, подошел к камину и швырнул обрывки в огонь. Вернувшись на трон, он откинулся на спинку и с презрительной улыбкой обратился к Виндому:

– Граф, я поручил вам отправить вашего человека в Белую Чайку, чтобы следить за безопасностью императрицы Лаэрты, а не за ее благонадежностью. Вы отважный воин, но никогда более не пытайтесь заниматься политикой – это не ваша стихия.

– Атерли, я могу понять причину ваших подозрений. Но если у вас возникли какие-то сомнения в верности графа Виндома, вы должны были лично сопроводить мою супругу и детей в Гилатиан, обеспечив им полную безопасность, а не устраивать балаган с захватом крепости и огненными рвами. К счастью, она сама приняла разумное решение и отправилась в Кадар с давно запланированным родственным визитом.

Янгис сосредоточенно побарабанил пальцами по столу, и закончил речь с доброжелательной ноткой в голосе:

– Ну что ж, вы оба пытались проявить преданность ракайскому престолу и моей семье, хотя и перестарались. Разбирательство закончено, и я запрещаю вам поединок. Под страхом смерти. Идет война, не хватало еще, чтобы мои лучшие военачальники переубивали друг друга. Лорд-сенешаль, принесите Чашу Примирения.

Брейд вздрогнул и покосился на Виндома. Тот был бледен и сосредоточен, но страха на его лице не было. Примирение… Во времена Янгиса старый добрый обычай превратился в нечто вроде Божьего суда. Иногда чаш было две, и никто не удивлялся, когда один из мирившихся вскоре умирал от скоропостижной болезни. Иногда одна, тогда оба соперника либо оставались жить, либо уходили в Светлые Небеса. Пару раз случалось, что выживал только один из пивших общую чашу – Брейд объяснял это не столько промыслом Единого, сколько силой противоядий.

Сенешаль отсутствовал менее минуты – чаша была приготовлена заранее. Он остановился перед Виндомом, слегка склонив голову. Граф не шелохнулся, просто стоял и смотрел на протянутый ему кубок.

– Повторяйте за мной, – мягко сказал сенешаль, – я, граф Арс Виндом, хочу примириться с герцогом Брейдом Атерли. Наша ссора окончена.

Виндом глухо и безжизненно повторил формулу примирения. Поднял кубок над головой, подставил рот под алую струю. Несколько мощных глотков – и он вернул чашу сенешалю, вытирая рукавом забрызганную бороду.

Брейда терзали сомнения. Он годами собирал свою коллекцию противоядий, но она осталась за стенами Гилатиана. Промедление может оказаться роковым. Что будет, если нарушить обряд? Просто поставить чашу на стол и выйти из зала совета. Тюрьма? Казнь? Никто никогда не отказывался от Чаши Примирения, о положенной за этот проступок каре можно только гадать. С другой стороны, у Янгиса вполне достаточно оснований уничтожить Брейда, а вот отравить обоих – вряд ли. Виндом предан императору, к тому же если убивать его – то вместе с Вивиан, не дав ей времени отомстить за брата. А леди Вивиан все еще интересна Янгису.

Брейд ответил на поклон сенешаля и принял чашу из его рук. Он впервые видел ее вблизи. Это был массивный серебряный кубок, на выпуклых боках – тонкая гравировка: пара целующихся горлиц, окруженная венком из листьев мирта. Как трогательно! Брейд сдержал неуместную ухмылку. Внутренняя позолота была полустерта от частого, очень тщательного мытья, кое-где сквозь нее проступали черные пятна. Брейд повернул чашу той же стороной, откуда пил Виндом – там на блестящем ободке остались темные влажные потеки. Кстати, мерзавец выпил не больше трети.

– Я, герцог Атерли, хочу примириться с графом Виндомом, наша ссора окончена.

Брейд поднял кубок не так высоко, как Виндом: ему не хотелось пачкать белоснежное кружево воротника и, стараясь не прикасаться к ободку губами, осушил чашу. Вино как вино, легкое, не слишком дорогое, но приличное. Никакого особенного запаха или привкуса в нем не было.

Чистейшие сидели с непроницаемыми лицами. В их присутствии на заседании суда не было ни малейшего смысла, если не считать желания императора подчеркнуть свое пренебрежение к служителям церкви. Но терпение угодно Единому, и они оттачивали его годами.

– Простите за ожидание, – обратился Янгис к Совершенному, – я придаю серьезное значение конфликтам между близкими мне людьми, их разрешение не терпит отлагательства.

Совершенный неторопливо поднялся с места. Он был немолод, но годы не оставили следов на чеканном лице жреца, только подернули инеем роскошную волнистую бороду. Говорили, что в его жилах текла кровь императора Гилата, и в это легко было поверить – в его осанке ощущалось величие, а в низком бархатном голосе – власть.

– Мир и милосердие – основа нашего вероучения. Я молился о примирении сторон, – Совершенный выдержал паузу, – мы пришли, чтобы поведать его величеству императору и достопочтенным членам совета об откровении, дарованном одному из наших братьев, ибо оно касается не только церкви, но и судьбы ракайского народа в целом. Полагаю, что будет правильно, если он сам расскажет о ниспосланной ему вести.