Горби. Крах советской империи

Он не скрывал своей преданной любви к жене Раисе Максимовне. Очевидно, он очень нуждался в ее моральной и эмоциональной поддержке и считал, что она должна участвовать в его официальной жизни. Она ежедневно звонила ему по тому или иному поводу и его сотрудникам в их служебные кабинеты. Когда он после долгого рабочего дня возвращался вечером на дачу, он имел обыкновение около часа прогуливаться с ней и обсуждать вопросы, решавшиеся в течение дня. Отправляясь в поездки по официальным делам, брал ее с собой. Русские мужчины видели в этом еще один признак слабости. Впрочем, Раиса Максимовна была непопулярна также и среди русских женщин. Они завидовали ее элегантной одежде и не одобряли того, что им казалось ее властной манерой держаться. Лишь немногие из них воздавали Горбачеву должное за то, что он сделал возможным для жен высокопоставленных деятелей выйти за пределы советского варианта покоев средневекового «терема», отведенных специально для женщин.

* * *

Горбачев обладал в полной мере честолюбием, энергией, хитростью и, конечно, тщеславием, которые требуются политику, чтобы взобраться по навощенному шесту до самой вершины. Враги обвиняли его в склонности к колебаниям и трусости. Но он обладал мужеством вынашивать неортодоксальные мысли, добиваться их реализации, несмотря на решительное противодействие старой гвардии, и изменять свое мнение, если этого требовали обстоятельства. Он любил споры, беседы, даже болтовню. В первые годы пребывания у власти он руководил дискуссией в партии. Имея дело с западными лидерами, проявлял такую свободу и живой интерес при обсуждении сложных вопросов разоружения и международной политики, какие не были свойственны до него ни одному советскому лидеру. Даже Хрущев, самый человечный из них, не мог сравниться с Горбачевым в умении, проявлявшемся при разрешении труднейших проблем.

Враги Горбачева признавали его громадную работоспособность, прекрасную память и владение фактической информацией. Его первые дискуссии с госпожой Тэтчер и Джеффри Хау в декабре 1984 года показали, сколь огромна разница между ним и его предшественниками. Мы видели перед собой человека, который, в отличие от Брежнева, прочитал необходимые документы и приготовленные для него материалы и мог говорить без подсказки – уверенно, живо и умно, и который явно получал удовольствие оттого, что в споре мог платить Тэтчер той же монетой. Даже те из нас, кто видел только сухие официальные протоколы, мог почувствовать возбужденную атмосферу этих дискуссий.

Рядовой русский гражданин поначалу тоже был в восторге от свойственной Горбачеву прямой манеры держаться. Его прогулки по Москве и Ленинграду в первые годы перестройки были радостными событиями. Однако он становился все более и тягуче многоречив. Повторение им общих стратегических принципов не могло заменить решительных действий в условиях распада страны. Он раздражал аудиторию своими бесконечными наставительными разглагольствованиями по телевидению. Московские интеллектуалы неприязненно подсмеивались над его южным говором и довольно небрежным обращением с тонкостями грамматики. Всех возмущало и то, что он проводит много времени с иностранцами, общество которых он, видимо, стал предпочитать, когда дела в стране пошли плохо. Киргизский писатель Чингиз Айтматов рассказывает, как он договорился о встрече с Горбачевым в разгар особенно шумной сессии нового парламента, чтобы обсудить срочный вопрос. Горбачев явился с почти часовым опозданием: «В соседней комнате Джейн Фонда.

Пошли, поговорим с ней». Иностранцы, конечно, были очарованы, когда он рисовал им картины будущего, вспоминал былые победы и ругал своих критиков – иногда целый час подряд. Однако, распрощавшись с ним, вы иной раз отдавали себе отчет в том, что при всем обаянии собеседника практически услышали очень немного.

* * *

Впоследствии стало модным критиковать Горбачева за то, что он всего лишь аппаратчик, человек, который, в отличие от Ельцина, мало был знаком с реальным миром, потому что сделал свою карьеру в прокуренных комнатах партийных комитетов. Это большое упрощение. Горбачев и его близкие полностью разделили участь всего советского народа при коммунизме. Почти вся его деревня вымерла от голода во время коллективизации в начале 30-х годов. Он и его семья почти так же недоедали в близких к настоящему голоду условиях после войны. Это было время, как он вспоминал впоследствии, когда с советскими крестьянами обращались не лучше, чем с крепостными при царях. Два его деда были арестованы во время «чисток». Отец участвовал в войне, когда немцы на короткое время оккупировали его родную деревню.