Горбун

– Простите меня! Я так взволнован. И все-таки, сейчас нужно знать все точно. Возможно, вы сами до конца не разобрались в ваших чувствах. Но теперь это сделать необходимо. От этого зависит наша судьба, моя и ваша, Аврора! Потому прошу вас, ответьте чистую правду, загляните как можно глубже в ваше сердце. Ошибиться мы с вами не имеем права.

– Я вам отвечу искренне, как отцу.

Он побледнел и закрыл глаза.

– Не произносите больше этого слова, – запинаясь, прошептал он так тихо, что Аврора с трудом его слышала. – Никогда, понимаете, никогда!

«Боже! – пронеслось в его сознании. – Я, ведь, не научил ее называть меня как-нибудь иначе. Конечно, она во мне видит отца, и никого больше!»

– О! Анри… – с едва заметным упреком начала Аврора, густо покраснев, от чего ее лицо сделалось еще красивее.

– Когда я была ребенком, – продолжал вслух свои размышления Лагардер, – те, кому едва перевалило за тридцать, казались мне стариками, – и внезапно срывающимся от волнения голосом спросил:

– Как по вашему, сколько мне лет, Аврора?

– Какое мне дело до вашего возраста, Анри?

– Я хочу знать ваше мнение, Аврора. Все-таки, сколько мне лет?

Он ждал ее ответа, как обвиняемый ждет в суде приговора.

Любовь, это поистине всемогущественное чувство, на котором держится мир, порой у взрослых людей проявляется в какой-то неуклюжей детской застенчивости. Аврора опустила глаза, грудь ее нервно вздымалась, сердце колотилось часто часто, щеки покрылись пятнистым румянцем. Впервые за всю их совместную жизнь Лагардер видел ее столь смущенной. Поняв причину ее стыдливости, он почувствовал такую радость, будто перед ним открылись ворота в рай.

– Не знаю, сколько вам лет, Анри, – наконец собралась с духом Аврора. – Но слово «отец», которым я обращаюсь к вам, я всегда произношу немного в шутку.

– Почему же в шутку, мое дитя? Я вполне мог бы быть вашим отцом.

– Но я не смогла бы быть вашей дочерью, Анри.

Нектар и амброзия, которыми наслаждались на Олимпе древние боги, показались бы уксусом и горькой полынью по сравнению с пьянящими чарами этого голоса. Тем не менее Лагардеру все было мало. Он хотел до последней капли испить чашу своей благодати:

– Когда вы только появились на свет, Аврора, я был уже старше, чем вы теперь.

– Разумеется, – охотно поддержала его она. – Иначе как бы вы смогли держать в одной руке шпагу, в другой – меня?

– Аврора, дорогое мое дитя, пусть ваша благодарность не мешает вам меня воспринимать таким, каков я есть.

Дрожащие от волнения изящные ладошки Авроры, проскользив вверх по его груди, зацепились за широкие плечи. Она впилась в него долгим пристальным взглядом и наконец, с улыбкой прикрыв глаза, тихо, но убежденно произнесла:

– Я не знаю никого на свете лучше, благороднее, красивее вас!

Это было чистой правдой. Особенно в те минуты, когда счастье своим сияющим ореолом осветило каждую черту его лица, Лагардер выглядел подстать Авроре, – был так же, как она, молод и красив. Если бы вы видели, как прекрасна была эта девственница, покоренная чувством первой любви! Как она стыдливо укрывала свой пламенеющий взор за бахромой длинных густых ресниц, ее подрагивающую от новых, еще неизведанных переживаний грудь, ее смущенную, почти испуганную улыбку! Если бы вы видели! Любовь, чистая и огромная, святая нежность; способна соединить два существа, слить воедино две души. Любовь – благодатный гимн, который Господь своей милостью позволяет слышать нам, обитателям грешной земли. Это – манна небесная, божья роса. Любовь даже уродца делает красавцем, а уж человека, от природы награжденного красотой, превращает в ангела. Именно такая любовь освещала преобразившееся лицо девушки.

Лагардер прижал к сердцу свою дрожащую от счастья невесту. Оба застыли в долгом молчаливом объятии. Они не поцеловались. Анри переживал такое блаженство, что боялся потерять сознание, – сейчас, как никогда, это было бы некстати.

– О, благодарю! Благодарю! – беззвучно шептал Анри. Их взгляды были сильнее слов.

– Скажи, – наконец нарушил молчание Лагардер. – Скажи, Аврора, ты всегда была со мной счастлива?

– Да. Конечно. Очень счастлива! – ответила девушка.

– Но, ведь, сегодня ты плакала, Аврора.

– Почему вы так решили, Анри?

– Мне известно все, что с тобой происходит. Итак, почему ты плакала?

– Почему девушки иногда плачут? – уклончиво отозвалась Аврора.

– Ты не похожа на других девушек и плачешь не так, как они. Прошу, ответь мне правду, почему ты сегодня плакала?

– Потому, что вас не было рядом. Я вас так редко вижу. И ко всему еще эти мысли…

Девушка замолчала и отвела взгляд.

– Какие мысли? – не унимался Лагардер.

– Наверное, я глупа, – сконфуженно пролепетала она. – Я подумала, что в Париже много красивых женщин. Все они, должно быть, теряют голову из-за вас, и потому, возможно…

– И потому возможно, что? – повторил Лагардер уже второй раз в эту ночь ублажаемый нектаром ее признания.

– Возможно, вы любите не меня, а какую-нибудь другую.

Она уткнулась раскрасневшимся лицом в его грудь.

– Неужели Всевышний ниспослал мне это блаженство! Неужели я могу в это верить? – лепетал он, ошалев от радости.