Горбун

В те дни труд грузчиков с улицы Конкапуа оплачивался по несусветно высокому тарифу, который ныне можно сравнить, разве что, с ценами на услуги в Сан-Франциско времен золотой лихорадки, когда внезапно разбогатевшие дельцы готовы были платить чистильщикам обуви по десять долларов за каждый ботинок. Рискнем заметить, что по части массовых психозов наш XIX век ничего нового не изобрел.

В саду Гонзаго золото, серебро, и, увы, даже товары не представляли главной ценности. Предметом наибольшего интереса были бумажки: белые, желтые, (матери – дочки), и, наконец, эти ангелочки, которые вот-вот должны были увидеть свет, – «внучки», – голубенькие, милые сердцу всякого коммерсанта акции, предмет всеобщего обожания, у колыбели которого с умилением толпился весь деловой свет.

Все рассуждали приблизительно так: «1 луидор сегодня стоит 24 франка, столько же он будет стоить и завтра, в то время, как одна „внучка“ достоинством в 1000 ливров, которую сегодня утром можно приобрести всего за 100 пистолей, к завтрашнему вечеру может стоить 2000 экю!» Долой отжившие век неудобные, тяжелые, обрывающие карманы монеты! Да здравствует легкая, как весенний ветерок, бумага, – бесценная, всесильная, способная в портфеле хозяина сама на себе производить чудесные алхимические метаморфозы! Слава мсьё Лоу! Его благодеяния позволяют ему стать вровень с Колоссом Родосским.

Эзопу II, или Ионе, ажиотаж был на руку. Его изогнутая крючком спина, удобная подставка, (бесценный дар природы), ни мгновения не оставалась без дела. Шестиливровые монеты и пистоли непрерывным потоком сыпались в его кожаную сумку. Но, похоже, щедрые воздаяния за труд не вызывали в нем восторга. Он уже стал заправским финансистом.

Сегодня он что-то был невесел, – казался больным. Задававшим нескромные вопросы со вздохом пояснял:

– Этой ночью я, признаться, немного подустал.

– Где же ты так, друг мой Иона?

– У его высочества регента, – он пригласил меня на свой праздник.

Спекуляторы смеялись, подписывали соглашения, платили, – этот горбун для всех был истиной благодатью.

Около десяти часов утра толпа разбухла, превратясь в настоящее людское наводнение. Вдруг по ней стремительным раскатом прокатилось оглушительное «ура!». Этот многотысячный вопль был настолько мощным, что легко заткнул бы за пояс пушечный залп, оповещающий рождение наследника престола. В окнах задрожали стекла, в гору полетели шапки, – от радости люди танцевали, били в ладоши, падали в обморок. На сей раз народ приветствовал появление на свет акций под названием «внучка». Новорожденные хрустящие расточающие дивный аромат свежеотпечатанных банкнот голубенькие листки с размноженной типографским способом подписью замминистра финансов Ла Бастида, – разве не достаточный повод, чтобы вся улица Кенкампуа от восторга поднялась на дыбы!

– Беру! Десять процентов сверх номинала!

– Пятнадцать!

– Номинал плюс двадцать! Плачу звонкой монетой!

– Плюс двадцать пять процентов! Рассчитываюсь баррийской шерстью!

– Благовония из Индии и Цейлона, хлопок сырец, гасконские вина!

– Эй, полегче локтями, мамаша! Экая прыть в ваши-то годы!

– Ах ты, хам невоспитанный! Отталкивать женщину! Ни стыда, ни совести!

– Внимание! Внимание! Руанское вино в больших бутылях. Сбрасываю тридцать процентов!

– Эй, ко мне! Предлагаю кентенскую ткань, – любая толщина и расцветка, оптом. Снижаю на тридцать пять процентов.

Крики ушибленных мужчин, стоны придавленных женщин, трескучая дрожь теноров, гулкие, как осенняя непогода всплески басов, щедрый обмен тумаками, – словом, голубенькие с первой секунды существования обрели всеобщее признание.

Ориоль и Монтобер с кислыми минами спускались по ступенькам крыльца. Только что у низко состоялось рандеву с Гонзаго, который устроил им изрядный нагоняй.

– Больше он для нас не защитник, – задумчиво произнес Ориоль, первым ступив на садовую тропинку.

– А только суровый повелитель, – с грустью прибавил Монтобер, – который будет нами помыкать, как ему вздумается, заставляя действовать против нашей воли. Знаешь, у меня есть желание…

– Ты прав, у меня тоже, – с полуслова понял Монтобера Ориоль.

В этот момент на крыльце появился ливрейный лакей из свиты принца. На серебряном подносе он держал два запечатанных конверта. С учтивым поклоном вручив их приятелям, он вернулся в дом. Ориоль и Монтобер раскрыли конверты. В каждом оказалось по пухленькой пачке голубых акций.

– Ах, черт! – воскликнул мгновенно повеселевший толстячок финансист, теребя свое жабо. – Полюбуйся, какое трогательное внимание с его стороны!

– Да уж, – его непредсказуемость порой оборачивается приятной стороной, – согласился Монтобер. От его недавней грусти не осталось и следа.

Они по два раза пересчитали своих «внучек». В каждой пачке было ровно по сто штук. Вот уж, совсем не худо!

– Ну что, пустим в дело? – недолго раздумывая, предложил Монтобер.

– Конечно! – охотно согласился Ориоль.

Все сомнения в мгновение ока развеялись. Ими овладело радостное предвкушение азартного предприятия; – и тут же за их спинами раздались возбужденные голоса других членов когорты:

– Поиграем! Поиграем!