Горбун

Навай, Таранн, Ориоль и другие члены команды комбинаторов приблизились к Гонзаго и, образовав перед ним полукруг, в приветствии сняли шляпы. Взгляд Гонзаго, однако, был устремлен на горбуна, присевшего на узкой мощеной террасе перед входом в будку. Похоже, Эзоп II не намеревался уходить. Высыпав содержимое сумки на булыжники, (право же, куча оказалась немалой), он тщательно пересчитывал золотые монеты и, судя по выражению глаз, был очень доволен.

– Сегодня с утра мы уже заходили, – сообщил Навай, – чтобы справиться о вашем самочувствии, сиятельный кузен.

– И были рады узнать, – подхватил Носе, – что вы не слишком утомились на вчерашнем празднестве.

– На свете есть много такого, от чего устаешь значительно больше, чем от ночных гуляний, господа. Я говорю о чувстве непреходящей озабоченности тревоги, если угодно. Они не только утомляют, они изнуряют.

– Верно сказано, – заметил Ориоль, который при любых обстоятельствах не упускал случая ввернуть словцо. – Озабоченность, тревога… я не раз по себе замечал…

Гонзаго обычно приходил на выручку любому из своих приверженцев, если тот вдруг терял мысль. Но сегодня он этого не сделал, позволив Ориолю запутаться, задергаться, покрыться испариной и в конце концов сконфуженно замолчать.

Горбун удовлетворенно улыбался. Закончив считать, он аккуратно ссыпал монеты в мешок, встряхнул его на весу, так, чтобы образовалось нечто вроде горловины; затем плотно перевязал ее шнурком и нацелился забраться в конуру.

– Эй, Иона! – окликнул его подошедший привратник. – Ты что же собрался здесь спать?

– Да, друг мой, я принес с собой все необходимое.

Стражник расхохотался. Остальные последовали его примеру. Только принц Гонзаго остался невозмутимо серьезным.

– Ну, повеселились и хватит! – заметив строгое выражение его сиятельства, заключил привратник. – Шутки в сторону, коротышка! Порядок для всех один. Давай ка сматывайся, да поживее!

Но горбун ловко юркнул в будку и захлопнул изнутри дверцу у стражника перед носом. Тот принялся дубасить по конуре ногой, после чего горбун появился в круглом оконце под крышей. Отверстие было настолько малым, что виднелись только его глаза и нос.

– Взываю к справедливости, ваша милость! – воскликнул он.

– К справедливости!

– К справедливости! – покатываясь со смеху, вступились за него приближенные Гонзаго.

– Как жаль, что сейчас здесь нет нашего мудреца Шаверни, – съехидничал Навай. – Уж он наверняка вынес бы такой приговор, что заставил бы рукоплескать любой трибунал!

Гонзаго поднял длань, призывая к тишине.

– С пятым ударом часов каждый должен покинуть сад. Таков порядок для всех, – сказал он.

– Ваше сиятельство, – ответил Эзоп II, он же Иона, спокойным рассудительным тоном, словно выступающий на процессе адвокат. – Прошу вас с подобающей случаю беспристрастностью соблаговолить взять во внимание тот факт, что мое положение существенно отличается от положения всех остальных. Ведь никто, кроме меня, не взял в найм собачью будку.

– Это верно! – поддержали Иону отдельные голоса.

– Допустим так, но что из этого следует? – недоумевали другие.

– Я купил это место вчера утром за 30 000 ливров, и с того момента в конуре не имеет права находиться никто, кроме меня. Между тем, придя в сад сегодня поутру, я в ней обнаружил Медора. Пес проспал на моей территории всю ночь. Где же справедливость? Согласитесь, я не могу с собаки потребовать штраф, и потому полагаю, что в порядке компенсации за понесенный ущерб в правах нанимателя мне будет дозволено провести предстоящую ночь здесь. Словом заявляю, что не уйду, пока меня не выставят силой. Я сказал, добрые господа!

На сей раз даже Гонзаго рассмеялся. Затем он с согласием кивнул головой, и привратник удалился.

– Ну-ка выбирайся оттуда! – распорядился принц.

Иона немедленно подчинился, приблизился к принцу и поклонился, как хорошо воспитанный человек.

– Почему ты хочешь здесь ночевать? – спросил Гонзаго.

– Потому, что место здесь безопасное, а у меня теперь появились денежки.

– Значит, ты считаешь, что, сняв за весьма высокую цену будку, извлек для себя выгоду?

– Еще какую, ваше сиятельство! Ведь здесь куют золото. Я это предчувствовал и не ошибся.

Гонзаго поощрительно хлопнул Эзопа II по плечу. От внезапной боли тот не смог сдержать стона. Прошлой ночью точно то же произошло в коридоре перед комнатой консьержа ле Бреана.

– Что с тобой? – удивился принц.

– Да так, пустяки, ваше сиятельство. После ночного бала у меня ломит все тело.

– Малость переусердствовал в танцах! – подтрунил Ориоль, и соратники опять захихикали.

Гонзаго окинул их холодным взглядом и, печально улыбнувшись, заметил:

– Вам угодно веселиться, господа? Что-то вы слишком часто смеетесь, – и я – вместе с вами. Как бы нам всем скопом не сесть в калошу. Вот тогда уж он над нами посмеется так, что пупок развяжется.

– Что вы, ваше высочество? Мне бы, и в голову такое никогда не пришло! – совершенно потерявшись от смущения, пробормотал горбун.

– Слушайте, что я говорю, – продолжал Гонзаго. – Слушайте и мотайте на ус. Итак, вполне отдавая отчет своим словам, заявляю: Вот ваш начальник.