В гостиной тем временем нарастал шум захватывающего соревнования. Веселые выкрики и взрывы хохота становились все громче.
– Браво, Шаверни, молодец! – кричали одни.
– Держись, горбун, не сдавайся! – орали другие.
– У Шаверни бокал налит полнее!
– Нечестно! В таком поединке нельзя жульничать!
И среди женщин:
– Боже, что делают психи? Они же оба сейчас лопнут!
– Этот горбун – вылитый черт!
– Однако, если у него действительно столько голубых акций, как о том говорят… – промурлыкала Нивель, – кстати, я никогда не видела ничего предосудительного в любви к горбатым.
– Нет, вы только посмотрите, как хлещут!
– Просто бездонные бочки!
– Засасывающие воронки!
– Ненасытные прорвы!
– Надо под них поставить по тазику, не то, неровен час, уделают паркет! – шепнула Сидализа госпоже де Флёри, и обе затряслись от хохота.
– Молодец, Шаверни!
– Не уступай, горбун!
Они сидели друг напротив друга: Эзоп II, или Иона, и маленький маркиз. Зрители обступили их кольцом, с каждым мгновением сжимавшемся теснее. Сегодня между ними это уже был второй поединок. Питейные турниры вошли в моду во Франции вместе с проникновением английских нравов и обычаев. Возле соперников уже стояла добрая дюжина опустевших бутылок как немое свидетельство бескомпромиссности схватки, – мощи принимаемых обоими ударов; мощи заключенной в объеме хмельной влаги, заглатываемой каждым дуэлянтом. Шаверни побледнел, а его глаза, напротив, раскраснелись как горящие угольки и, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. Но маленькому маркизу, видно, уже не раз приходилось участвовать в подобных баталиях. Он держался молодцом, – не смотря на свой стройный вид и, как представлялось, небольшую вместительность желудка, был отменным выпивохой. Горбун сохранял на лице здоровый румянец, – лишь глаза его возбужденно блестели. Он дергался, словно марионетка, и беспрестанно болтал языком. Если бы среди присутствовавших нашелся хоть один настоящий судья, хорошо знающий правила таких матчей, то он непременно сделал бы Эзопу II замечание за некорректное поведение. Ибо разговоры одного участника отвлекают и расслабляют другого. Но сведущего арбитра в гостиной не было. Гонзаго же, отдав распоряжение донье Круц, вышел в сад, желая удостовериться лично, что там все спокойно. Удача, как будто склонялась в пользу маленького маркиза.
– Сто пистолей за Шаверни! – выкрикнул Навай. – Держу пари, что горбуну опять придется валяться под плащами.
– Принимаю! – отозвался горбун, пошатнувшись в кресле.
– Отдаю весь мой бумажник за маркиза! – присоединилась к пари Нивель.
– А сколько у вас там? – поинтересовался Эзоп II между глотками.
– Пять внучек… увы, все мое состояние!
– Принимаю! – опять поддержал торг горбун, – и ставлю против ваших пяти десять! Подайте ка еще вина.
– Которая из них тебе нравится больше? – прошептал своему благородному другу брат Пейроль, поочередно разглядывая Сидализу, Нивель, Флери, Дебуа и других.
– Крапленый туз! Как они не захлебнутся, серп им в жатву! – отозвался Кокардас Младший. – Я никогда не видел, чтобы так пили.
Слегка покачнувшись, Эзоп II встал со стула. Наблюдавшие подумали, что он тут же грохнется под стол, но горбун, пружинисто подскочив, уселся вдруг на столе и, обведя компанию лукавым взором отчетливо произнес:
– Здесь где-нибудь имеются фужеры побольше? Из этих ореховых скорлупок мы и до утра все не выпьем! – и он демонстративно отставил свой «маленький» бокал.
Глава 10. Победа горбуна
Мы опять на первом этаже в спальне, где в начале вечеринки видели Аврору и донью Круц. Аврора уже перестала молиться, но, все еще, преклонив колени, стояла на ковре. Шум на втором этаже с каждой минутой становился явственнее. Там набирала силу винная баталия между Шаверни и горбуном. На доносившиеся смех и крики Аврора не обращала внимания. Устремив невидящий взор куда-то в пустоту, она задумалась. Ее огромные глаза раскраснелись от недавних слез. Но сейчас девушка уже не плакала. Она настолько ушла в мысли, что не услышала легких шагов вошедшей в комнату доньи Круц. Гитана подошла на цыпочках сзади и чмокнула подругу в темя. Аврора медленно повернула лицо. Когда донья Круц увидела необычную бледность и какой-то безнадежно отрешенный взор своей подруги, сердце ее сжалось, и она сама с трудом удержалась от слез.
– Я пришла за тобой, – сказала Флора.
– Да, да, – я готова, – тут же ответила Аврора.
Донья Круц опешила.
– Ты… ты с тех пор все думала?
– Я молилась. Когда молишься, многое непонятное становится ясным.
Донья Круц порывисто приблизилась к подруге.
– Что же тебе стало ясно?
В вопросе гитаны было больше участия, чем простого девичьего любопытства.
– Я готова, – повторила Аврора, – готова… умереть.
– Умереть? Почему же умереть, милая сестричка?
– Уже давно, – продолжала Аврора спокойным и вместе с тем, каким-то ледяным тоном, – я впервые подумала о том, что главная причина всех его несчастий заключена во мне. Из-за меня он постоянно рискует жизнью. Я его злой ангел. Без меня он будет свободен, спокоен и счастлив.
Донья Круц слушала и, ничего не понимая, оторопело шлепала ресницами.